Собачий переулок - [20]

Хорохорин велел дать пива и без улыбки ответил:

— Не вижу в вас ничего страшного!

— А, однако, и вы, кажется, без большого удовольствия заняли это место?

— Не потому! — искренно ответил он. — Я зашел сюда с тем, чтобы немножко подумать, как-то прийти в себя. Поэтому предпочел бы отдельный столик…

— А, это другое дело, — согласился Буров. — Ну, уж раз так вышло, то, может быть, нам лучше держаться золотого правила: ум хорошо, а два лучше того! У вас что-нибудь произошло особенное?

— Нет, ничего, — уклонился Хорохорин, выпил залпом стакан холодного пива и вдруг прибавил, отирая мокрые губы — А впрочем, может быть, вы и правы. Иногда чужой опыт может пригодиться!

— Особенно мой? — загадочно усмехнулся Буров, заставляя вздрогнуть своего собеседника.

— Почему ваш?

Разве вы не знаете?

— Что я должен знать?

Хорохорин замер; в этот нелепый вечер он готов был ждать и верить в какие угодно нелепости, в какие угодно невероятные совпадения. Буров, впрочем, не имел намерения разжигать его любопытство и сказал просто:

— Да то, что наши почерки очень схожи! Вы это же знаете?

Хорохорин вздохнул облегченно, и, заметив этот вздох, Федор Федорович с пристальным вниманием стал приглядываться к своему неожиданному соседу.

Хорохорин покачал головой.

— Я этого не знал!

— Неужели? А я именно потому-то и предложил вам воспользоваться своим опытом, что знал о сходстве почерков… Я немножко занимался графологией и думаю, что из сходства почерков без большого риску можно заключить о известном сходстве характеров… Значит, и судьбы….

Хорохорин равнодушно покачал головою и налил себе стакан. Он задумчиво посмотрел его на свет и с неслышным вздохом выпил. Пиво было очень холодное, его нужно было глотать с осторожностью, и это занятие как будто отвлекало Хорохорина от его мыслей.

Он с некоторым любопытством взглянул на Бурова и улыбнулся.

— Так, говорите, схожи почерки? — спросил он, как будто сейчас только понял, о чем говорил ему его неожиданный собеседник. — Любопытно! Откуда вы знаете мой почерк?

— Да совершенно случайно я обратил на это внимание…

Хорохорин смотрел на него выжидая.

Буров добавил:

— Я видел как-то писанный вами протокол заседания…

— Да, — перебил Хорохорин, — в самом деле, дайте-ка что-нибудь написанное. У меня ничего писаного при себе нет! Любопытно!

— Самое лучшее: сравним сейчас. Хотите?

Буров достал самопишущее перо и блокнот, отодвинул стакан и написал: «никто ничего не знает», не закончив фразы знаком. Хорохорин принял с усмешкой из его рук перо и дописал, отделив свое от чужого лишь запятой: «но все делают вид, что знают и понимают».

Сходство было поразительное. Они переглянулись.

— Из сотни людей едва ли найдется один, кто заметил бы, что фраза написана не одною рукой, — сказал Буров, сворачивая перо и пряча его, — но и этот один не поверит себе!

Хорохорин допил свою бутылку. Буров долил ему стакан.

— Не беспокойтесь, — кивнул он, — прошу вас! У меня здесь открытый счет!

— Вы часто, кажется, здесь бываете?

— Да, теперь постоянно!

Хорохорин задумчиво покачал головою:

— Я не отказался бы от той части вашей судьбы, которая является вашей ученой деятельностью, но не хотел бы повторить вашу участь в другой части.

— Вы про что? — Буров кивнул на столы и соседей Да, это непривлекательно со стороны, я думаю! Однако вы, кажется, не пройдя первой половины моего пути, начали сразу вторую, очутившись здесь! — Он засмеялся и сейчас же добавил серьезно и почти просительно — Ведь вы хотели вступить со мной в разговор касательно того, над чем поразмыслить сюда забрались?

У него было неприятное, прорезанное у губ, у глаз глубокими и свежими морщинами лицо, но с насмешливой улыбкой оно было привлекательнее. Совершеннейшая простота, с которой он отозвался на намек своего собеседника, располагала к откровенности Хорохорин закурил папиросу и, пьянея от нее и выпитого пива, сказал тихо:

— А что, в самом деле, если нам с вами поговорить откровенно?

— Давайте!

— Забудем только разницу в нашем возрасте и положении.

— Готово!

— Тогда скажите прежде всего, Федор Федорович, вы знаете, что унижает вас в наших глазах, что губит вас как ученого?

Ни одна черточка не переменилась в лице Бурова, казалось, он был убежден, что откровенность и не могла повести ни к чему иному Он кивал головою вначале, но потом прервал вопрос.

— Было бы странно, если бы я не замечал того, что замечают другие.

— Но раз вы сознаете.

— Вот как вы наивны! Вольтер был атеист, не верил ни в Бога, ни в черта, высмеивал религиозные предрассудки. А он же искренно огорчался, когда видел три свечи, чурался, если кошка перебегала дорогу. В верхнем сознании — одно, а в подсознательной сфере, где царят инстинкты, совершенно другое. Что развертывается в сфере верхнего сознания, я могу замечать не хуже других, конечно!

— Двойственность личности… — усмехнулся Хорохорин. — Но, по-вашему, кто же подчиняется?

— Тут борьба, — пожал плечами Буров, — постоянная борьба. Сознание и инстинкты не всегда живут в мире. Я думаю, и вам приходилось наблюдать это…

— Я сознательный человек… — начал Хорохорин. — Я лично считаю ненужным бороться с инстинктами, раз они естественны, а неестественных инстинктов и быть не может; я считаю нужным следовать им, удовлетворять их. Голоден — наешься! Желание — бери женщину.