Собачий лаз - [5]

- Ну?

- Так я...

Колька хрюкнул, свистнул, хлопнул калиткой.

"Лучше отобрать... отобрать... эх!.."

Сорвался, прыснул из сада, распахнул калитку. У самой бочарни, против Кольки, стоит Бочар, растопырил ноги, уткнул кулак в бок, будто обнюхивает, что у Кольки за пазухой.

"Вдруг Колька станет показывать, а тот вырвет..."

Колька козлом прыгнул в сторону и побежал к дому.

"Конец..."

Лег за калиткой плашмя в душистую ромашку. Вырастает тьма от кустов и черных акаций, ползет, давит к земле. Холодит роса сверху, а теплая ласковость земли умягчает.

"Господи, сделай так, чтобы никто не увидал... Богородица, Дева, Радуйся! Пусть только одна Наташа получит все... Не разбил бы он духи, а то будут все смеяться: - "Еремка-то!.." Богородица!..

Спина и затылок мокры от росы. Холодно. Пахнет парной землей.

"Бог не любит, чтобы без порядка обо всем думать. Думать о разном нельзя. Помолиться со слезами - все сделает... Как святым в пустыне... И чего так мучит всех Бог?.. Что ему жалко?.. Сделал бы все, как лучше... А она возьмет и покажет все матери, а мать..."

- Еремей!

Вскакиваю. Зубы стучат.

- Ужинать!

Бреду. Мать всматривается во тьму.

- Шляешься, шалыга... Обормот... Наказание... Ору, ору...

- И ори... сама...

- Ты с кем, - а?.. ты с кем?..

На пороге бабушка.

- Оставь его, - надо и погулять.

Сухая бабушкина рука опускается на мое плечо:

- Иди, каша стынет. Ох-хо-хо!

Сели за стол. Мать на кухне сердито гремит чугунами. Бабушка поглаживает меня по спине любовно.

- Где вымок-то?

От бабушкиной ласки, растопилось что-то в груди. Давлюсь кашей, - тихо шепчу:

- А что есть Он... Бог? Злой, небось?..

Захватывая лоб рукою, бабушка прижимает мою голову к боку и придвигает тарелку:

- Ну, с чего такое, с чего?.. Ох, хо-хо... Поешь, поешь... горькой мой...

VI.

Колька ходит колесом по ромашке, чему-то рад.

- Колька, Колька!

Хочу поднять с земли, а он ловит меня за ноги, стараясь свалить. И какие тут шутки? Должно быть, продал-таки "Спящую Красавицу" и купил пороху. Колька сел, растопырил ноги и важно сказал:

- Два дня сидел в чулане. Отчим все... драл... А я его...

- Письмо отдал?

- Вчера.

- А духи?

- Письмо взяла, а духи отдала.

- Во-о...

- Сегодня опять ткнул пузырек. Рассердилась, а потом засмеялась и потом сказала: - "спасибо, скажи ему"...

Колька подцепил кузнечика, оторвал ему по полноги.

- Смеялась и сказала потом... А, может, это как гости делают: подадут сладкий пирог, а они врут: "только дома поели"... Заладят: "спасибо, спасибо", а потом все с'едят и еще мало...

Смотрел на Кольку и захотелось ему сделать такое, чтобы знал, как сильно люблю его.

- Пойдем курить!

Колька швырнул кузнечика:

- Ну?

- Пойдем в городской сад!

- А табак?

Через штанину показал монету, что от расходов на подарок осталась.

У самой лавки Семикобылина столкнулись с Ванькой Бочаром. Людоед осмотрел нас, сразу догадался, и на всю улицу заорал:

- За табаком идете?

- Не ори, - идем...

Заткнуть ему глотку, а там вдвоем с Колькой можно показать Москву...

Еще рано, но уже вниз, под обрыв, доносятся голоса музыки - тонкие, визгливые и отрывистые, будто кто хрюкает. Ванька важно сворачивает толстую крученку:

- Пробуют голоса, а потом... как вдарят враз.

Когда наверху грянули марш, мы уже выкурили по три папиросы, и вся земля, как море, тронулась и поплыла, то поднимаясь, то опускаясь. Свернули по четвертой. Наверху музыка гремела во всю, и народ шаркал ногами по песку. Колька лежал опрокинувшись и думал вслух:

- Когда вырасту большой, плюну отчиму в глаза и пойду в музыканты. Буду наяривать на чем попало.

- А ты, Ванька?

Ванька сплюнул:

- Отец возьмет на промысел. В крючниках дюже хорошо! Три месяца работай на море, а потом - пьянствуй с девками!

Завидно было, что пойдет Ванька в крючники. Весело на море. Но мне нужно итти в доктора; без этого не жениться на ней. Буду доктором, все будут звать "доктор" или "господин доктор", Еремеем звать не посмеют, а мать возьму с завода, хоть и злая она ведьма. Ничего, подобреет.

От дыма всего скрутило, земля заклубилась кустами и травами, а большой барабан, что ухает наверху, будто стоит на моей голове. Чтобы выйти отсюда, надо подняться на обрыв, пройти глушняком к забору. Бредем еле-еле. Колька два раза бегал за куст и возвращался зеленый, как тина. Держусь, а ноги будто увязают в землю. Попасться бы на глаза учителю - и кончено. Ваньке-то ничего.

Бочар влезает на обрыв, осмотрелся и козырем с'езжает вниз с текучего песка:

- Никого. Псалом один сидит с бабкой.

"Вот так... Узнала бы..."

Взбираемся наверх. На скамейке, под толстым дубом, сидят Наташа и Конон. Рука Наташи в руке Конона. Псалом смотрит напористо, а она смеется.

Колька с Бочаром убежали, а я стоял как пень.

"Не упасть бы перед Кононом, или пройдешь, как пьяный".

Пошел быстро и неверно, и, поровнявшись, снял фуражку, не для рыжего снял.

- Ерема!

Псалом поманил пальцем.

Решил, что лучше подойти. Плавал в глазах туман и круги. Наташа почему-то дергала псалома за руку. Подошел. Конон молча крутил ус. Вижу вот прыснет со смеху. Хочу сказать умное и не знаю что, и во рту сухо. Конон выгнулся весь на скамейке: