Со шпагой и факелом - [41]

В этот же день по причине своей усталости она просила своего двоюродного брата подполковника гвардии Салтыкова взять на себя обязанность принимать доклады. Капитану, содержащему караул Преображенского полка, приказано было слушаться только его одного. Вследствие этого пала при дворе власть князя Василия Долгорукого.

На другой день генералитет и дворянство собрались около Кремля в числе 800 человек, из которых 150 депутатов вошли в покои под предводительством фельдмаршала Трубецкого, требуя у ее величества аудиенции. Тогда государыня послала князя Василия Долгорукого просить членов Верховного Совета явиться ко двору, и в то же время было послано за князем Черкасским, управлявшим всеми этими делами (я еще напоминаю вашему величеству, что это тот самый Черкасский, который не думая более увидеться с своею женою, которая известна вашему величеству, простился с нею). Когда все были собраны, князь Юсупов, подполковник Преображенского полка, подал ее величеству от имени генералитета и дворянства бумагу, содержащую в себе чрезвычайно умеренные условия касательно образа правления. Они просили ее подписать их; ее величество передала бумагу князю Черкасскому и просила его прочесть вслух написанное. По окончании чтения он сказал приличную тому случаю речь. Требуя молчания, князь Василий Долгорукий спросил его, кто позволил ему присвоить себе право законодателя? Черкасский отвечал: «Делаю это по причине обмана ее величества, в который она была вовлечена вами, сказавшими ей, что условия, подписанные ею в Митаве, составлены с согласия всех чинов государства, но это было сделано без нашего ведома и участия».

Князь Василий Долгорукий обратился к государыне и спросил, не желает ли она удалиться в свой кабинет и спокойно там обсудить условия, предложенные ей для подписи. Услышав это, герцогиня Мекленбургская, которая уже запаслась пером и чернилами, сказала государыне: «Сестра, не нужно так долго думать над этим, подпиши, я отвечаю за это. Если нам придется поплатиться жизнью, я первая приму смерть». Ее величество подписала условия, я не мог еще их достать. Затем дворянство и генералитет удалились в другую комнату для составления благодарственного адреса. Рассуждая таким образом, как бы они могли поблагодарить ее величество, они единогласно решили объявить ее самодержицею. Они возвратились тотчас же в аудиенц-залу и в присутствии членов Верховного Тайного Совета объявили ее самодержицею, что она великодушно и приняла.

Затем ее величество велела канцлеру Головкину принести бумагу, подписанную ею в Митаве, и, получив ее, разорвала в присутствии всего собрания. Вслед за этим она приказала освободить генерала Ягужинского из-под ареста. Генерал-лейтенант Чернышев был послан за ним. Фельдмаршал Долгорукий получил приказание встретить его в дверях передней и возвратить ему его шпагу и орден. Ягужинский тотчас же пришел к государыне и бросился ей в ноги, проливая слезы благодарности и верности.

На другой день, день родственных поздравлений, пополудни в присутствии моей жены настоятель Донского монастыря был приглашен на аудиенцию ее величества. Она спросила у него известную бумагу, которую насильно заставили подписать, и, разорвав ее, сказала: «Вы должны считать мое присутствие здесь только со вчерашнего дня, так как до этих пор я не имела самостоятельной воли». С этого дня князь Василий Долгорукий более не жил при дворе.

10-го числа в пятницу в соборе служили молебен в присутствии членов упраздненного Верховного Тайного Совета, генералитета и дворянства. В четверг было приказано дать три дня праздника с иллюминациею, но праздновали только два дня, так как в субботу был сороковой день смерти Петра II и по этому случаю служили панихиду.

Провидение так устроило, что все обошлось без резни, благодаря твердости войска и дворянства. Этому также много способствовали исправность оружий и приказания, отданные для истребления противящихся.

Князь Черкасский оказывал чудеса: накануне он рисковал быть захваченным, а третьего дня князь Барятинский, зять канцлера, подвергся не меньшей опасности, так как фельдмаршал Долгорукий послал ему сказать, что если он не примет их сторону, то будет брошен с моста в реку Москву. Тот отвечал ему, что смеется над их угрозами и рад бы был погибнуть за правду. (…)

Из донесения Маньяна >{47}

Москва, 5 (16) марта 1730 года

Чтобы скорее побудить к тому государыню, в этот день ко двору собралось более восьмисот человек с решимостью прибегнуть к силе, если члены Верховного Совета окажут какую-либо попытку сопротивления. Говорят, что дело легко могло дойти до печальных крайностей, что могла совершиться одна из трагических сцен и что все зависело от одной минуты – именно когда императрица отказалась удалиться по просьбе князя Василия Долгорукого в свой кабинет для обсуждения прошения, представленного дворянством в собрании государственных чинов. От этого она была удержана герцогиней Мекленбургской, которая сказала ей: «Нет, государыня, теперь нечего рассуждать; вот перо – извольте подписать». И царица действительно подписала прошение дворянства, сказав при том одному капитану гвардии: «Я вижу, что я здесь не в безопасности. Повинуйтесь приказаниям, которые передаст вам от моего имени генерал-майор Салтыков, и не слушайте никого более». Члены Верховного Совета, видя себя, таким образом, окруженными со всех сторон вооруженными людьми, остались на месте, и царица, как я имел честь сообщить вам неделю тому назад, велела подать себе пункты, подписанные в Митаве, разорвала их и бросила к своим ногам.