Со шпагой и факелом - [24]

Арестованный от имени царя Меншиков сказал офицеру, его арестовавшему: «Я виноват и сознаюсь в том, что я заслужил наказание, но не царь осудил меня!» Проезжая улицами петербургскими, он кланялся направо и налево из своей кареты и, видя в сбежавшихся толпах народа своих знакомых, прощался с ними так весело, что никто не заметил в нем ни малейшего смущения. Но едва отъехал он две лье от Петербурга, как встретил его отряд солдат, и офицер, им начальствовавший, потребовал у него именем царя ленты орденов св. Александра[30], св. Андрея, Слона, Белого Орла и Черного Орла. «Я ожидал, – отвечал Меншиков, – что их у меня потребуют, и положил их для того нарочно в особую коробочку поближе – вот она: тут найдешь ты их все. Если ты, кому препоручили отнять их у меня, будешь со временем облечен ими, научись из моего примера, как мало служат они к нашему счастию». Иногда случалось прежде, что Меншиков в торжественные дни вдруг надевал все свои ордена. Все кресты орденов его были, кроме того, украшены дорогими бриллиантами. Никогда не видали другого человека, столь великолепно одетого.

Взявши у Меншикова коробочку с орденами, офицер сказал, что препоручение его не ограничивалось отобранием орденов, но что ему приказано отослать все экипажи и всех слуг, с Меншиковым бывших, пересадить его самого, жену его и детей из карет в повозки, для того приготовленные, и на них довезти их в Раненбург.

«Исполняй свою должность – я на все готов, – отвечал Меншиков. – Чем больше у меня отнимут, тем меньше останется мне забот. Скажи только тем, кто возьмет отнятое у меня, что я нахожу более достойными сожаления их, нежели себя». Потом вышел он спокойно из кареты и, садясь в покрытую повозку, для него изготовленную, шутливо сказал: «Да здесь еще гораздо удобнее, нежели в карете!» В таком бедном экипаже довезли его до Раненбурга[31] в сопровождении жены и детей, бывших в особенных повозках. Только случайно мог он их видеть дорогою, ибо ему не позволяли с ними говорить, когда ему хотелось. Но, находя украдкою к тому случаи, Меншиков ободрял их своими речами, столь же христианскими, сколь и героическими, прося мужественно претерпевать бедствие, тяжесть коего, говорил он, гораздо легче переносить, нежели бремя правления государственного.

Хотя считают около 150 лье расстояния от Москвы, где находился тогда царь, до замка Раненбургского, где содержался тогда Меншиков, но враги все еще считали его слишком близким к царю и боялись его хитростей, почему и решились послать его далее, с лишком за 1500 лье, в пустыню, называемую Иконна[32], на краю Сибири. Отправили его туда с женою, детьми и восемью слугами, назначенными для прислуги Меншиковым в ссылке.

Княгиня Меншикова[33] в самых юных летах и среди величайшего блеска знатности всегда отличалась своими добродетелями, кротостью, благочестием и множеством благодеяний бедным. Она умерла на дороге между Раненбургом и Казанью, где ее и похоронили. Заступая место священника при ее смерти, супруг ее показал при сем случае более скорби, нежели при потере почестей и свободы. Но он не упал под бременем горести и спокойно продолжал путь свой от Казани до Тобольска, столицы Сибири, где весь народ, предуведомленный об его прибытии, нетерпеливо ожидал минуты, когда увидит человека, перед которым еще столь недавно трепетали сильные.

Два первые предмета, представившиеся зрению Меншикова, были два чиновника, сосланные им в Тобольск. Они осыпали его упреками. Не останавливаясь на пути до тюрьмы, куда везли его, Меншиков обратился к одному из ругателей и сказал: «Если в том состоянии, в каком я нахожусь, ты не находишь другого средства удовлетворить себя, кроме оскорбительных ругательств, – продолжай: я выслушаю тебя, не порицая твоей досады. Мщение твое справедливо, но оно недостойно человека, которым пожертвовал я только политике, ибо считал тебя чиновником с достоинствами, но видел, что ты не согласишься с моими намерениями. Что касается до тебя, – сказал он, обращаясь к другому, – право, я не знал, что ты здесь находишься, и не моя вина, что ты сделался несчастлив. Припиши бедствие свое какому-нибудь тайному врагу твоему, бывшему в моем доме или в моей канцелярии, который именем моим удалил тебя, когда я и не думал о том. Не зная причин твоего отсутствия и размышляя иногда, почему я тебя не вижу, я чувствовал даже тайную досаду против тебя. Впрочем, если, удовлетворяя твоему неудовольствию, ты вздумаешь обременять меня еще большими упреками и ругательствами, продолжай, мой друг, – я согласен!» Тут один из ссыльных, одушевляемый таким же, как его товарищи, негодованием, пробился сквозь народную толпу, схватил ком грязи и бросил в сына Меншикова и сестер его. Меншиков обратился к нему и сказал: «В меня надобно было бросить; если ты требуешь возмездия, требуй его от меня, но оставь в покое бедных, невинных детей моих!»

Во время кратковременного пребывания, какое позволили ему в Тобольске, Меншиков заботился только о средствах смягчить лишения и нужды, которым, как он предвидел, подвергнутся он и семейство его в ужасной пустыне, куда должно было препроводить их. Вице-король Сибирский прислал ему в тюрьму 500 рублей. Царь приказал выдать сию сумму Меншикову на содержание его с Семейством. Меншиков отвечал принесшему деньги, что царская милость будет для него бесполезна в такой стороне, где с деньгами делать нечего, если не позволят ему употребить деньги в Тобольске на вещи, необходимые для облегчения жребия его в дикой стране, куда его везут. Просьбу сию удовлетворили, и он купил себе топор и другие орудия для рубки и обработки деревьев и для обрабатывания земли; запасся также разного рода семенами для посева, сетьми для рыбной ловли и некоторым количеством мяса и соленой рыбы, дабы просуществовать, пока хозяйство, какое хотел он устроить, будет прокармливать его с семьею. Остаток денег по его приказанию был роздан бедным в Тобольске.