Всегда мне было трудно писать, но никогда — столь трудно.
Дальше, дальше.
Давят серые тона, но еще более давит молчание. Ни звука, ни шороха, всюду немая печать уничтожения.
Чем более углубляюсь в это ужасающее царство, тем мучительнее все мое существо пронизывает озноб и чувство тупой безнадежности, в которой все вокруг застыло и онемело. Недалека уже минута, когда и внутри все отомрет.
Я написал всего лишь несколько фраз, а прошли часы.
Но живу, значит должен писать.
Я писатель.
Я хотел бы, чтобы и Костя стал писателем.
Это профессия, которая.
Аааа!
Григорьев — почему вдруг Григорьев?
Граф Бобринский, член Государственного Совета, мой товарищ по Лицею.
Не знаю, откуда приплелись эти фамилии.
Маменька вовсе не была скупой; когда я служил в Военном Министерстве, она прислала мне денег, чтобы я мог развлечься.
Бобринский взял меня к французским кокоткам.
Тогда еще говорили: лоретки.
У меня хорошая память, только не могу писать.
Parlons bas, parlons bas, ici près j’ai vu Judas.
Я не знал более красивой женщины, чем маменька в молодости. Когда я впервые увидел Лизу, она мне показалась похожей на нее. Я протянул руку, но Рашкевич.
Пустите, капитан!
Ведь я должен успеть.
Буду писать, даже если вы будете держать.
Вот я у цели: передо мной кладбище. Будто волнующееся море вдоль и вширь распростерлось безбрежными волнами могил. Одичалость и опустение всюду наложило свою печать. Святыня умерших в развалинах, ее открытый купол представляет убежище летучим мышам и ночным птицам. Колокол, который некогда призывал живых и оплакивал мертвых, лежит разбитый у подножья святыни; могильные плиты, ограды, — все повалено, поросло мхом и сорной травой.
Аааа!
Уберите этот вой.
Уберите снег из комнаты!
Ты не дал мне тулупа, Платон, а сейчас холодно.
Окостеневшей рукой буду писать, пока.
Кажется, что сам престарелый Адам сложил тут кости. За ним шли поколения, наслаивались друг на друга, пока, наконец, лоно земли не насытилось мертвыми и тогда.
Не могу.
Не напишу.
Уже не напишу.
77
Какие-то ходят, чего-то хотят.
Не впускайте их.
Я занят.
Умираю.
Похороните меня рядом с Тургеневым.
Ха-ха-ха-ха!
Чижик-пыжик, где ты был, на Фонтанке водку пил. Ха-ха-ха-ха!
Это в гостиной.
У Лизы гости.
Кавалеристы от собственных острот гогочут, дамы бантиком складывают губки.
Какой вы гадкий. Не говорите так, а то я рассержусь. Ха-ха-ха-ха!
Лиза.
Лиза!
Выгони проклятых дамских угодников к чертовой матери! Ведь я у-ми-раю!
Тишина.
Шорох отодвигаемых стульев, удаляющихся шагов.
Ах, Мишель, всегда так грубо. Никто уже не захочет навещать нас.
Уже никто?
Уже никто?
Лизанька, милая моя.
Ма-моч-ка.
КОНЕЦ
