Сны памяти - [7]

РАЗГОВОР С СУПИМОВЫМ В 1936 г

У папы с Данилой Егорычем были дружеские отношения, оба относились друг к другу с большим уважением. У них бывали откровенные, доверительные разговоры даже тогда, когда папа был уже в опале. Их последний разговор происходил где-то зимой 36-го года, т. е., за 2–3 месяца до папиного ареста и, может быть, за год до гибели Сулимова. Папа тогда был уже исключен из партии и уволен с работы — это были однозначные приметы скорого ареста. Мама и тетя Этя настояли, чтобы он в поисках помощи и справедливости съездил к родственнику — большому начальнику. Незадолго до своей смерти папа рассказывал, как происходила эта встреча. Сулимов от нее не отказался, но разговаривал по возможности конспиративно: полушепотом, в каком-то потаенном уголке квартиры — чуть ли не в коридоре за вешалкой; и не впрямую, а в основном намеками. Сулимов будто бы говорил папе: «Иосиф, ничего не надо предпринимать, не суетись, помочь тебе я ничем не могу, да и никто не может. Ты что, не видишь, не понимаешь, что происходит?! Чем меньше движений, тем лучше для тебя».

Кто знает, что значили эти загадочные слова?

Что касается тети Елены, то, оказавшись в тюрьме, она стала прикидывать, в чем же она и Сулимов могут быть виноваты перед родной партией. И сообразила! По ее соображению, они виноваты в том, что в выходные дни играли в карты. В преферанс! А это ведь буржуазная игра! Вот и правильно их, обуржуазившихся, посадили. В камере у нее бывали галлюцинации — она была уверена, что видит абсолютно реальные картины. Вот однажды она в камере слышит голос: «Елена, сейчас Сулимова поведут на расстрел». Она влезла на решетку в камере и стала кричать во двор, где, как ей почудилось, ведут какую-то смутную фигуру. И она стала кричать: «Сулимов! Умирай честно — с именем Сталина!» Рассказывая мне этот эпизод, тетя Елена уверяла меня, что потом ей стало известно, что Сулимов погиб именно в этот день и в этот час: мол, его сокамерники ей потом говорили, что его как раз в это время вызвали на допрос, и с допроса он уже не вернулся.

ПОВЕЗЛО СТАРИКУ БОГОРАЗУ!

Тетя Елена была много старше моего папы. Пока она училась в Петербурге на курсах, папа посещал Овручское городское училище, и ждала его такая же судьба, как и всех местечковых еврейских парнишек — безработица, революционное подполье и т. п. Но папе повезло: когда ему было лет 13 и он только-только закончил двухклассное училище — в Овруч из собственного (конечно, арендуемого) имения приехал богач-еврей и просил городских учителей порекомендовать какого-нибудь еврейского паренька в учителя его подрастающему сынишке.

Рекомендацию получил мой папа. И вот за учителем богач прислал пролетку, в нее посадили 13-летнего учителя Иосифа Богораза, и он отправился в самостоятельное плавание. За пролеткой бежали местечковые неудачники и кричали: «Повезло же старику Богоразу! Сын уже пристроен!» А папа потихоньку утирал слезы — он боялся чужих людей, боялся, что не оправдает надежд семьи. Имение оказалось действительно большим и богатым. Господину учителю отвели отдельную комнату и оставили в ней одного. Из окна был виден большой замерзший пруд, папа выскочил во двор и стал раскатываться по льду. Катался-катался до тех пор, пока не провалился под лед. Он промок насквозь, но боялся признаться в этом хозяевам: несолидно. А сменной одежды у него не было, и ему пришлось сушить свою одежонку собственным телом. Кое-как он прозанимался с хозяйским сыном полгода и был до смерти рад, когда его на той же пролетке повезли домой. Не знаю, почему этим закончилась педагогическая карьера папы, может быть, хозяину теперь потребовался учитель более высокого уровня.

Словом, папа снова оказался без перспективы в жизни. Тогда он решил самостоятельно овладеть перспективным ремеслом. Начал штудировать книжки по фармацевтике, потом поехал в Киев к сестре Розе и ее мужу, там сдал экзамены и получил диплом и квалификацию аптекарского ученика (в будущем ему это весьма пригодилось). Начались поиски работы. Он разослал свои документы во многие местечки. Ему снова повезло — из одной местечковой аптеки он получил извещение, что там есть для него место. Только было собрался он туда ехать — как обнаружилось, что он не может передвигаться: туберкулез коленного сустава. Врач сказал, что лечить ногу возможно только на горячем солнце, в горячем песке — т. е., на южном морском курорте, о чем, конечно, не приходилось даже мечтать. И папа день за днем просиживал на подоконнике их полуподвальной квартиры, засыпая ногу накаленным в печке песком. Колено-то он подлечил, но тем временем место ученика-фармацевта уплыло. К своим 20–25 годам Иосиф Богораз снова оказался на нуле. К этому времени через еврейские местечки под Киевом начали прокатываться волна за волной жесточайшие еврейские погромы. Папа стал организатором отрядов еврейской самообороны, которые естественным образом объединились с Красной армией, и он вошел в красноармейский политотдел в роли преподавателя красноармейской школы. Тогда же преподавателем этой школы был Пельше. В 70-е годы мы с папой как-то говорили о его судьбе — считает ли он арест в 36-м году крушением своей жизни и карьеры? «Конечно, нет. Скорее, наоборот, мне повезло: если бы меня тогда не арестовали — кем я был бы сейчас? Кем-то вроде Пельше. А так я сейчас вольный человек!»