Сны Ocimum Basilicum - [96]

– Мне кажется, – сказала она, – у нас разные цели. Я не хочу морочить тебе голову.

– Ты что, хочешь сказать, что мы расстаёмся?

Если бы Ясмин лучше владела искусством перевода неясных мыслей в слова, она бы сказала, что «расстаёмся» – это слишком сильное определение для завершения отношений, длившихся четыре дня. Ещё она сказала бы, что чувства, подобные тем, что захватили их, горят сильно, ярко, но недолго, совсем как фейерверк, и в этом их прелесть, и главное в такой страсти – вовремя поставить точку, пока всё не опошлилось разборками с разгневанным супругом и оскорблённой общественностью. Но отдельные слова метались в её хорошенькой просторной головке взбесившимися птицами, никак не хотели строиться в умные предложения. А её губы, ещё хранящие воспоминания о невозможных поцелуях, отказывались произнести то, что должно было навсегда лишить их этого волшебства. Всё её тело сопротивлялось расставанию, а разум словно кричал от страха.

– Ты столько жила без любви. Поживи для себя, – Расим не советовал – он просил.

– Я не могу! – хрипло выкрикнула Ясмин, кинувшись к двери. – Найди себе другую девушку!

Она сбежала.

Не дойдя до подножия морщинистого вулкана, Рейхан вдруг пошатнулась, одновременно её голову наполнил гул. Сначала ей показалось, что опять сработала странная двусторонняя связь. Но это земля вокруг гудела и тряслась. Вулкан задышал, как живое существо – никак иначе Рейхан не могла бы охарактеризовать изменение, произошедшее с горой в считаные секунды. Рейхан чуть было не побежала под напором инстинкта, но ей удалось – к добру ли, к худу ли, она ещё не знала – подавить страх и остаться на месте. Стадо овец, пасшееся на соседнем холме, двинулось прочь от вулкана.

Первый взрыв был таким громким, что едва не бросил Рейхан на землю. Вершина горы извергла фонтан грязи и оделась ревущим пламенем, чёрный дым воронкой поднимался в небо, стремясь слиться с облаками. И Рейхан завизжала от восторга, переполнявшего её, словно она сама была извергающимся вулканом, а крик был её огнём и лавой. Земля пошла стремительно расширяющимися трещинами, одна разверзлась у самых ног Рейхан, как будто она стояла на углу огромного приоткрывающегося рта. Словно ребёнок, устроивший истерику от избытка энергии, вулкан ревел и плевался всем, что скопилось в недрах земли, и, чем ближе Рейхан подходила к грохочущей горе, тем сильнее она ощущала эту впустую растрачиваемую мощь. Если бы кто-то, следящий за порядком, увидел, как беспечно она приближается к опасному явлению, ей бы пришлось платить немаленький штраф, но все, кто сейчас наблюдал извержение, снимали его на видео и гадали, кара ли это за их грехи и когда ждать конца света. А вулкан всё расплёскивал силу, и часть этой силы вливалась в Рейхан, как в сосуд, оставленный под дождём. Никогда прежде она не была так преисполнена сознанием собственного всемогущества, разве что в детстве, в том чудесном отрезке жизни, когда спать не хочется не только весь день напролёт, но даже и ночью, когда хочется бежать по школьным коридорам с диким криком, только для того, чтобы не разорваться изнутри, ибо всё будущее, необозримое, как Вселенная, сжатой пружиной таится в детской душе.

Столб огня достигал в высоту полсотни метров, сильно пахло газом, и Рейхан наконец насытилась. Со вновь обретённой лёгкостью она побежала вниз с горы, перепрыгивая через глубокие трещины, удивляясь себе – это надо же быть такой безрассудной, чтобы полезть смотреть извержение вулкана!

Элладе, злой после болезненного расставания с деньгами, она ничего не рассказала о своём походе на вулкан, а подруга, даже если и заметила, как светится лицо Рейхан, предпочла не задавать вопросов. Возможно, Йылмаз всё ещё был у неё на подозрении.

Ясмин выдернула из ушей серьги с хризопразами и швырнула их на мраморный туалетный столик. Он был тошнотворно белым – раньше ей это нравилось. Она сама руководила ремонтом, и спальня получилась вся бело-розовая, как она и мечтала, зефирно-приторная. Теперь Ясмин не хватало цвета. Ей вдруг захотелось шоколадных стен, бирюзового постельного белья, да хоть красного – только бы избавиться от этой лёгкой бело-розовой пустоты, спевшейся с пустотой в её собственной душе. Глядя на крупные серьги с кабошонами цвета воды в венецианских каналах (почему она вспомнила именно о них? Ах да, только сегодня утром она имела глупость мечтать, как они с художником будут рука об руку бродить по одному из самых романтичных городов мира, и он покажет ей все его тайны, ведь кто ещё так, как Расим, разбирается в искусстве, в красоте?!), Ясмин поняла, что больше никогда, никогда его не увидит. Плакать Ясмин не умела. Поэтому она просто повалилась на кровать, на розовое атласное покрывало, скользкое, как оправдывающийся изменник, и начала молотить его кулаками.

И вдруг она представила себе, что скажет Рейхан. Эта уж точно вздёрнет бровь и скажет что-то вроде «жизнь ваша, поступайте как хотите» с такой интонацией, что Ясмин станет стыдно и захочется солгать в свою защиту. Через пять минут Ясмин поняла, что всё это время вела мысленный диалог с воображаемой Рейхан, настойчиво отговаривавшей её от поспешно принятого решения. Ей просто нужно было, чтобы кто-то её отговорил. Ясмин соскользнула с кровати, подхватила сумочку, впрыгнула в туфли и выбежала из дома, на ходу набирая номер Рейхан.