Сны Ocimum Basilicum - [79]
– Ну конечно!
– Давайте, – девушка была полна стремления помогать всем на свете. – Я тоже пойду. Если вам вдруг плохо станет, поймаю…
Алтай понял, что молча согласиться и одолеть пару лестничных пролётов будет проще, чем объяснить доброхотной девушке, почему он считает её предложение глупым.
Пока они поднимались, она успела поведать об одной своей подруге, которая каждый год ездит по святым местам и «не бедствует».
На втором этаже усыпальницы, перекрытом сферическим куполом, из северной стены зала открывался проём в маленький грот, вырезанный в скале. В гроте и был похоронен шейх. Теперь там застыл на коленях в молитвенной позе странно, анахронично одетый бородатый старец. Ассистентка снималась на фоне разломанных окон, откуда открывался заманчивый вид, и на коленопреклоненного богомольца не обратила никакого внимания. Но Алтай почему-то не мог отвести от него глаз. Девушке скоро наскучило щёлкать селфи, и она начала фотографировать интерьер; безо всякого стеснения, сунувшись в грот, запечатлела и старца. Вот только он не запечатлелся. Алтай увидел это, случайно заглянув в экран её смартфона. Ассистентка как будто ничего и не заметила.
– Ну что, вы помолились? – беззаботно спросила она. – Давайте спускаться?
– Ты спускайся. Я ещё немного тут побуду и тоже спущусь.
– Вы нормально себя чувствуете?
– Да, конечно, всё в порядке. Спасибо!
Она ушла, Алтай остался наедине с неподвижным, как восковая фигура, старцем. А тот вдруг открыл глаза, повернул лицо к Алтаю и произнёс:
– Я уже шесть веков так стою. Как же у меня колени болят!
В фотостудии было холодно, удавка чокера больно врезалась во второй подбородок, но Нюсики терпела, как самый настоящий герой. Она принимала соблазнительные позы, подсмотренные у моделей и придуманные самостоятельно, ставила ногу на стремянку, зажимала между ног плюшевого медведя, отклячивала зад.
– О, ты сделала татуху, – заметил фотограф.
– Давно ты меня не видел, – с кокетливым упрёком ответила Нюсики и повернулась к нему так, чтобы показать татуировку во всей красе. Несколько лет назад друг-татуировщик набил ей монохромную орхидею на правой ягодице. Орхидея походила на объевшуюся барбитуратов овцу, но Нюсики она нравилась, потому что досталась ей совершенно бесплатно. Орхидею Нюсики ассоциировала с собой: такая же красивая и уникальная.
– Сними крупным планом вот так, чтоб татуха была видна, – попросила Нюсики. – Ты потом обработаешь сам, да, как обычно?
– Конечно, не парься, – фотограф подумал, что работы тут будет намного больше, чем обычно, и в очередной раз пожалел, что от природы добр, мягок и не может отказывать людям. Обширные полушария Нюсики покрылись от холода гусиной кожей.
– Ты замёрзла, я кондиционер включу.
– Не надо! – Она гордо взмахнула волосами. – Я женщина горячая, ты же знаешь! Я не могу замёрзнуть.
Вечером температура у неё поднялась до тридцати восьми и двух.
«Малыш у Нюсики температура. Пожалей свою Нюсики», написала она. «А у меня был микроинсульт». «В каком смысле??? Что случилось???» Алтай в двух словах описал ей, как метавшуюся в истерическом припадке Самиру увезла в город «Скорая помощь» и как она грозилась подать в суд на него, на телеканал, на всё телевидение. «Мне эта сучка никогда не нравилась. Нюсики знала что от нее проблемы выйдут. Мне так жаль что ты там со всем этим один разгребаешься. Нюсики должна быть рядом с тобой».
Она надеялась, что переписка между двумя прикованными к постелям больными затянется допоздна, но Алтай опять слился, отписавшись пожеланиями выздоровления и спокойной ночи. Однако со дня похода на кладбище ночи спокойными не были – Анастасии всё время снились кошмары, от которых она несколько раз вскакивала в поту и терзаемая жаждой. Эта ночь не стала исключением. Нюсики отложила телефон, выпила на всякий случай несколько таблеток какого-то антибиотика, завалявшегося в аптечке, и впала в беспокойную горячечную дремоту. Вдруг в глаза ей лазерным лучом врезалась тонкая полоса света из приоткрытой двери.
– Свет, мам, свет! Я же сплю. Мозгов нет у тебя? Пойди купи, – посоветовала Анастасия сквозь сон. Света стало больше, а затем он вовсе исчез. «Ну наконец-то отвалила», – подумала Нюсики и вдруг почувствовала: перед диваном кто-то стоит и смотрит на неё. Мать такой привычки не имела. Нюсики вспотела, капля катилась по лбу и противно щекотала, но она не могла выпростать руку из-под одеяла и вытереть её – мешала уверенность, что как только она пошевелится и вытащит руку, тот, кто стоит перед ней… сделает что? Полусонная, Нюсики не успела напугаться по-настоящему и открыла глаза.
Взгляд в безумное зеркало – над нею стояла она сама, но истощавшая, запавших глаз не видно в двух тёмных провалах, бесцветные волосы клочьями, словно у залюбленной насмерть куклы. Двойник сделал шаг, и Нюсики пронзительно завизжала. Собственный крик разбудил её, тощая Нюсики сгинула, в комнату вбежала мама и щёлкнула выключателем. Раздался взрыв, непривычно тусклый свет наполнил комнату, осколки взорвавшейся лампы разлетелись по комнате, и женщины вскрикнули уже синхронно.
– Что случилось?!
У каждой катастрофы бывают предвестники, будь то странное поведение птиц и зверей, или внезапный отлив, или небо, приобретшее не свойственный ему цвет. Но лишь тот, кто живет в ожидании катастрофы, способен разглядеть эти знаки. Бану смогла. Ведь именно ее любовь стала отправной точкой приближающегося конца света. Все началось в конце июля. Увлеченная рассказом подруги о невероятных вечеринках Бану записывается в школу сальсы и… влюбляется в своего Учителя. Каждое его движение – лишний удар сердца, каждое его слово дрожью отзывается внутри.
Нить, соединяющая прошлое и будущее, жизнь и смерть, настоящее и вымышленное истончилась. Неожиданно стали выдавать свое присутствие призраки, до этого прятавшиеся по углам, обретали лица сущности, позволил увидеть себя крысиный король. Доступно ли подобное живым? Наш герой задумался об этом слишком поздно. Тьма призвала его к себе, и он не смел отказать ей. Мрачная и затягивающая история Ширин Шафиевой, лауреата «Русской премии», автора романа «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу».Говорят, что того, кто уснет под инжиром, утащат черти.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.