Сны об Уэссексе. Фуга для темнеющего острова - [5]

Ближайшее время надо думать только о работе, отвлекаться нельзя. Читать личные письма перед подключением к проектору глупо, а письма от Пола, который виртуозно умеет играть на чувствах, рискованно вдвойне. С другой стороны, она так и не узнала, какое отношение он имеет к проекту, а теперь есть шанс это выяснить. В письме, которое, судя по всему, было написано до их встречи, вполне может быть ответ.

Наконец она решилась прочитать письмо – если не утолить любопытство прямо сейчас, оно будет терзать ее, отвлекая от дела еще больше. В качестве компромисса потом можно проделать несколько мнемонических упражнений… Вроде как согрешить и тут же замолить свой грех десятком «Аве Мария».

Послание оказалось коротким и для чужих глаз совершенно безобидным. Джулия же, отложив письмо, тут же ринулась в душ, чтобы хоть немного остыть.

Дорогая Джулия!

Ты, наверное, удивишься не меньше моего, но скоро наши пути опять пересекутся. Я часто думал, как ты живешь, чем занимаешься… Теперь знаю. Надеюсь, вскоре и сам побываю в Мэйден-Касле. Может, ты согласишься тогда со мной поужинать? Я скучал… Очень хотел бы тебя увидеть. Думаю, нам есть что сказать друг другу.

Пол.

Джулия сердито намыливалась в душе. Даже удивительно, как легко Полу удается бить по самому больному! «Теперь знаю». Что же именно он знает? И с чего вообще решил ей написать? Будь послание от кого-нибудь другого, можно было бы решить, что его написали из чистой вежливости, – но это Пол, а значит, стоит подозревать его в самых дурных намерениях. «Думаю, нам есть что сказать друг другу» – вот, значит, как он пишет, причем еще до их случайной встречи?.. Предлагает поужинать? Чем же – остывшими за шесть лет объедками чувств, приправленными запоздалыми размышлениями?

И да, конечно же, он «скучает». Словно капризный мальчишка по замученному щенку. Он, кстати, ни разу не говорил, что любит ее. Ни разу, даже когда они были близки…

А еще он не удосужился подписать конверт!

Джулия вышла из душа, обтерлась полотенцем и голая села на краешек деревянной скамьи. Закрыла глаза и, как и обещала себе, принялась выполнять мнемонические упражнения. На этой стадии эксперимента мнемоника уже не играла особой роли, но по-прежнему помогала сосредоточиться.

В идеале участники должны избавиться от всех посторонних мыслей. Мысли, конечно, остаются в подсознании, но максимального эффекта можно достичь лишь в том случае, если думать только о грядущей задаче и ни о чем другом. Джулии, например, предстояло установить контакт с Дэвидом Хакманом, и чем лучше она сконцентрируется на деле, тем скорее ее ждет успех.

Еще раз проглядев досье на Хакмана, она надела больничную пижаму, наготове лежавшую рядом. Остальные вещи свернула аккуратной стопкой и положила сверху записку с просьбой отнести их в Бинкомб-Хаус.

Доктор Элиот ждал ее в конференц-зале.

– Не забудьте подписать допуск.

Он протянул ей распечатанный бланк. Джулия расписалась не глядя – стандартную форму, где дается разрешение загипнотизировать ее и поместить внутрь проектора, она знала наизусть.

– Я хотела бы сперва взглянуть на Хакмана, – сказала вдруг Джулия.

– Мы так и думали. Все уже готово.

Она прошла вслед за Элиотом в просторную, ярко освещенную комнату, которую участники эксперимента в шутку называли моргом. В официальных документах это помещение значилось как проекционный зал: именно здесь стояли кабинки проектора Ридпат, все тридцать девять штук. И хотя в помещении горело много ламп – подопытным в любой момент могла потребоваться врачебная помощь, – здесь всегда было очень холодно, потому что кондиционеры работали на полную мощность, и лежать внутри проектора было неуютно: все равно что загорать посреди арктической пустыни.

Доктор Элиот с помощью ассистента вытащил Хакмана из одного ящика. Джулия, дрожа, обхватила себя руками.

Точь-в-точь как мертвец… Неподвижно лежит на каталке, головой внутрь ящика. Под затылком и плечами – подпорки, чтобы не мешать нейродатчикам, прикрепленным к шее и позвоночнику. У Джулии при их виде защипало спину; она помнила, как больно те колются всякий раз, когда ее достают из проектора.

Хакман был подключен к машине два года, и мышцы заметно одрябли, невзирая на все старания физиотерапевтов. Лицо, будто забальзамированное, казалось бледным и восковым, волосы сильно отросли. Мимические мышцы порой вздрагивали, а руки, сложенные на груди, дергались, так и норовя за что-нибудь ухватиться. Глазные яблоки под веками метались, будто у спящего.

В каком-то роде Хакман и впрямь спал, вот уже два года подряд – и грезилось ему другое время и другой мир…

С дальнего угла зала подошел доктор Троубридж, первый заместитель Элиота.

– Доктор Элиот, что-то случилось?

– Нет. Просто мисс Стреттон решила освежить в памяти лицо Хакмана.

Троубридж уставился на мужчину в ящике.

– Может, по фотографии было бы лучше? Он сильно похудел за эти дни.

Джулия заговорила, не спуская взгляда со спящего человека:

– Я думаю, он вполне мог изменить свою внешность.

– А такое уже бывало?

– Насколько знаю, нет.

– Тогда вряд ли, тем более подобное решение противоречило бы его натуре, – заявил Элиот. – Хакман известен как человек консервативный и верный традициям. Никаких отступлений от правил. По характеру он идеально подходил для участия в эксперименте.