Снова с тобой - [6]

Пока Чарли останавливал машину у дома, на Мэри волной накатила ностальгия. Все вокруг было до боли знакомым: выкрашенная вручную табличка над почтовым ящиком, поползни, вьющиеся над кормушкой, качели на веранде, где Мэри провела столько длинных летних вечеров, листая книги. С глухой болью в сердце она заметила, что водосточная труба осталась неприбитой: она покосилась, отошла от стены дома, как часовой, покинувший пост. До починки этой трубы, как и до многих других дел, у отца так и не дошли руки.

Чарли коснулся ее ладони.

– Если хочешь, подожди здесь, а я позвоню в дверь.

Мэри перевела взгляд на Ноэль, и у нее перехватило горло.

– Нет, я пойду с тобой. – Не может быть, чтобы мама захлопнула дверь перед носом у дочери и больной внучки.

Торопливо шагая к дому с ребенком на руках, чувствуя прикосновение к плечу руки Чарли, Мэри старалась держать голову высоко поднятой. «Если бы не Ноэль, я ни за что не приехала бы сюда, – твердила она мысленно. – Для себя я ничего не прошу».

И все-таки, пока Мэри стояла на крыльце, ей казалось, что ее сердце колотится так громко, что его наверняка слышат за прочной дубовой дверью – так же отчетливо, как она слышит негромкий размеренный перестук материнских шагов.

Дверь распахнулась. Мама рассеянно вскинула голову, словно ее оторвали от уборки или приготовления ужина. Поверх слаксов и розового кардигана на ней был надет передник. Вьющиеся пряди волос оттенка выцветшего имбиря выбились из-под гребней над висками. Она по-прежнему выглядела крепкой, но сильно похудела. Ее квадратный подбородок уже не был мясистым, яснее обозначились скулы. От яркого света она щурила голубые глаза так, будто уже давно не выходила на улицу.

Первые несколько секунд все молчали. Только пар от дыхания клубился в морозном воздухе да с сосулек на карнизах со звоном падали капли. Наконец мама прижала ладонь к высокой груди и воскликнула:

– Боже правый, Мэри Кэтрин! Что у тебя стряслось?

Мэри, которая за тридцать шесть часов родовых мук ни разу не позвала мать, открыла рот, чтобы заявить: любая мать сразу должна была бы сообразить, что с ее дочерью случилась беда. Но, не успев выговорить ни слова, она разрыдалась.

Рука Чарли крепче обвила ее талию.

– Ребенок заболел, – объяснил он. В его голосе слышалась тревога, но ни тени мольбы. Он стоял прямо, глядя на хозяйку дома в упор. Никогда еще Мэри не гордилась им так, как в эту минуту.

Взгляд матери упал на хохолок волос, торчащий из складок пледа. Ее лицо осталось бесстрастным, но, судя по всему, в ее душе разгорелась краткая, но ожесточенная борьба. Наконец она недовольно поджала обведенные тонким красным карандашом губы и поспешно отступила, пропуская нежданных гостей в дом.

– Не понимаю, о чем вы думали, потащив ребенка в такую даль, да еще в мороз. Вам следовало позвонить, – с упреком заявила она. – Давай мне ребенка. Боже, да он горит!

Мэри разом обмякла, словно только маленький сверток поддерживал в ней присутствие духа. Еле переставляя ноги по ступенькам, она ощутила, как дом берет ее в теплые, уютные объятия. Даже знакомые запахи пробудили в ней яркие, почти осязаемые воспоминания: ломтики бекона, аккуратными рядами разложенные на промасленных бумажных салфетках, хрустящие накрахмаленные простыни, глубокие ящики комода, откуда пахло сушеной лавандой…

В своей комнате наверху, где ее охватило почти животное чувство облегчения и где все осталось как прежде, Мэри застыла, глядя, как ее мать укладывает вялого от жара ребенка на кровать. Мэри переминалась в нерешительности. Мать двигалась быстро и уверенно в своих удобных домашних туфлях и клетчатом переднике с карманами, обшитыми тесьмой, – для мелких монет, пуговиц и конфетных фантиков, вытащенных из-за диванных подушек и из-под кроватей.

Пока мать разбирала постель, ребенок лежал голеньким на стеганом розовом одеяле. Ноэль уже проснулась и водила ручками перед собой, ее личико недовольно сморщилось и напоминало маленький красный кулачок. Мэри инстинктивно шагнула к кровати, протянув руки. Но мать, как обычно, опередила ее, положила ладонь на грудку Ноэль, и малышка сразу затихла, почувствовав опытную руку, способную остановить даже несущийся под гору автобус. Ноэль устремила пристальный взгляд на незнакомку, склонившуюся над ней.

– Мэри Кэтрин, принеси из кухни лед, – скомандовала мать. – Надо скорее сбить температуру. – Она торопливо вышла в соседнюю ванную и тут же вернулась со стопкой полотенец, губкой и пластмассовым тазиком для мытья тех частей тела, названия которых мать никогда не произносила вслух.

Мэри послушно выполнила приказ. Ей и в голову не пришло спорить с матерью. В кухне, пока она наполняла льдом фаянсовую миску, ее вдруг посетила мысль, что ей самой следовало бы знать, как поступить. А если бы Ноэль умерла по ее вине?

Ослабев от ужаса, Мэри уставилась на полку над желтым пластиковым столом, полку, на которой, подобно блестящим пуговицам на рукаве, выстроились сувенирные тарелки. Прошла минута, прежде чем к Мэри вернулась способность дышать.

Вспоминая этот день спустя несколько недель, Мэри отчетливо увидела, что в ту минуту в ней пустило корни семя вины, стыда и просто-напросто усталости. Должно быть, уже поднимаясь по лестнице в свою комнату, она знала в глубине души, что останется в этом доме.