Снова пел соловей - [44]

— Вера, — остановила Глаша, — подмени на минутку.

— А тетя Липа где?

— Прихворнула. Я ее отпустила.

— А… Надо бы организовать на дежурство членов бытсовета. Непременно скажу завтра… Иди, я побуду тут.

Глаша кивнула, сошла с крыльца и, почти неслышно, легко ступая, обогнула угол общежития и оказалась во внутреннем дворе, где вдоль здания, двумя рядами тянулись вымахавшие выше человеческого роста кусты все той же акации, мертво белели столбы для сушки белья, а на волейбольной площадке паутинно серебрилась в лунном свете провисшая сетка. На первый взгляд двор казался безлюдным, но Глаша знала, что это не так. Она остановилась на достаточно открытом, видном со всех уголков двора месте и так же, как несколько минут назад, объявила:

— Девочки, пора домой. Я запираю двери.

Двор, словно бы притаясь на мгновение, а потом осмелев, наполнился перешептываньем и тихим, как мышиный писк, хихиканьем.

— Это Глашка-перестарка, — сказал кто-то у самой стены.

— Унтерша, — фыркнул и прошептал другой голос.

— Ну, и закрывай, не больно-то жалко.

— И чего ей не спится?

— Старая дева, вот что.

— Обзывайтесь, как угодно, но ведь в самом деле пора, — тут выдержка изменила Глаше. — И не смейте лезть в окна, — предупредила она. — Я все одно прослежу…

— У-у, унтерша!.. Хи-хи-хи, ха-ха-ха! — раздалось ей вслед.

Глаша вернулась на крыльца Там, в полосе света, рядом с худенькой, стройной Верочкой темнела еще одна фигура — в белой рубашке, с широкой квадратной спиной.

— Здравствуйте, — сказал Сергей и посторонился. Вера выглянула из-за его плеча.

— Никого?

— Если бы. Полный двор. И идти не хотят.

Вера вздохнула, строго свела брови.

— Безобразие. А все первый этаж, профтехшкола. Их бы надо переселить на самый верх.

Сергей улыбнулся.

— Будто ты не была в этой школе.

— Я режим не нарушала.

— Ну, да, — кивнул он. — А кто это со мной перед самой армией до утра там пробыл, ну-ка, скажи?

Вера, смущаясь и сердясь одновременно, ткнула его кулачком в грудь.

— Мешаются тут всякие. Ты хоть семейные тайны не выдавай. — Она вгляделась в темное лицо Глаши и погасила улыбку. — Ладно, отправляйся, нечего тут. Видишь, у нас дела. — Сергей, усмехнувшись, пошел, обернулся у выхода на тротуар и поднял руку над головой: дескать, пока. — Иди-иди… Вот уж неотвязный!.. Значит, так, — совсем иным тоном начала Вера, перестраиваясь внутренне на докучливые, неизбежные при ее должности общественные заботы. — Мы сейчас запрем двери и пройдем по нижним комнатам. Кто не на месте — на карандаш и на бытсовет.

— Пустое дело, — обронила Глаша, закрывая двери и задвигая засов. С нее достаточно было уже того, что она три часа отсидела в коридоре за больную вахтершу. Не хватало еще хоть чем-то оправдать то прозвище, каким ее наградили сегодня.

— Ну, нет, — твердо возразила Вера. — Так и сделаем. Не терпеть же это безобразие. Если так дальше пойдет, у нас парни заполночь будут шастать по коридорам.

Глаша повернулась к девушке, всю ее охватила одним взглядом, как сфотографировала. Ничего не скажешь, миленькая, но уж больно активна в последнее время. Или счастлива так, что других не чувствует и себя, прежнюю, начисто забыла, забыла, что такой же была девчонкой, глупенькой и отчаянной, или виной всему ее комсомольская должность, вот так положено и никак иначе. А в жизни-то, в настоящей жизни, как раз и бывает иначе, по-всякому иначе, не любит она нормы-то…

Около часа потратили они на обход комнат первого этажа. Всякий раз комната оказывалась запертой. Вера жестко, требовательно стучалась, открывать ей не спешили, иногда затевали разговоры через дверь: кто да зачем, да «мы уже спим», а тем временем за дверью слышались дребезжание оконных рам, громкий шепот: «Клавка, Нинка, проверяют!», «Да прыгай скорей, Витька. Пиджак-то держи…» В одной из комнат вместо четырех девушек оказалось три, да и парень что-то замешкался: войдя, Вера и Глаша видели, как он выпрыгнул и побежал от окна прямо сквозь кусты, шума и треска наделал.

— Как вам не стыдно, девочки! — отчитывала Вера. — Где Чернецова?

Девушки переглянулись сначала, потом одна, посмелей, ответила:

— А вона до кухни пишла.

— Ну, да, она на кухню, а вы дверь заперли. Зачем врать-то?.. Ладно, на бытсовете поговорим.

Была там еще одна девушка, не из этой комнаты, из другой, со второго этажа. Она сперва молчала, и проверяющие ее словно бы и не видели, но потом не стерпела, вскинула голову и заговорила:

— Чего ты, Верка, строжничаешь? Ну, ладно бы она, — кивок на Глафиру, — ей-то вспомнить нечего, а тебе-то есть что.

— Монахова никак? — узнала Вера. — А ты почему здесь?

— В гости пришла. За бигудями.

— Через окно?

— Нет, через дверь, — зло ответила Монахова и этим только подтвердила: да, через окно.

— Ну, с меня хватит, — оборвала Глаша, устало вздохнув, — пошли. Не стоять же возле их, да и мне на утро. Если они себя не берегут, нам-то зачем? Как хотят…

Она повернулась и пошла, и Вера, помедлив для приличия, последовала за ней. На втором этаже они простились, обе — с чувством облегчения: одна потому, что можно опять забыть о высокой своей комсомольской должности и не заботиться о том, что по сути-то ей уже безразлично; другая — из-за проверки этой, одна бы не стала она ходить по комнатам, и без того несладко.