Снотворное мистера Поскитта (Вечерние истории йоркширского фермера) - [11]

— Он завел женщину!

Он оглядел удобную гостиную, представляя, что будет, если Томас приведет сюда жену. Она, конечно, захочет все здесь изменить — женщины всегда так. Скажет, что от сигар воняют занавески, и запретит подавать выпивку до вечера. И конечно, она предъявит права на его личное кресло! Перспективы ужасали.

«Кто же это может быть?» — раздумывал Мэттью, и ужас его был так силен, что сигара его потухла, а грог остыл.

Томас вернулся домой с сияющими глазами и торжественной миной. Он налил себе выпить и воцарился в своем любимом кресле.

— Мэттью, братишка! — сказал он в самой торжественной манере. — Мэттью, не сомневаюсь, что люди никак не могут понять, как же мы с тобой так и не устроили супружескую жизнь.

Мэттью печально покачал головой. Что-то должно было случиться.

— Супружество, Томас, — слабо отозвался он, — супружество — не та вещь, которая может случиться со мной.

Томас понимающе махнул рукой.

— Совершенно верно, Мэттью, совершенно верно, — сказал он. — Конечно, мы были слишком молоды, чтобы думать о таких вещах до… до недавнего времени. Мужчина не должен о таком думать, пока не повзрослеет и не станет достаточно благоразумным.

Мэттью угрюмо отхлебнул из своего бокала.

— А сам ты об этом подумываешь, Томас? — спросил он.

Томас раздулся от гордости и важности, став неуловимо похожим на огромную лягушку.

— Я намереваюсь кое о чем объявить, Мэттью, — сказал он, — объявить, что собираюсь повести к алтарю миссис Уолкиншоу…

— Что, хозяйка «Пыльного Мельника»? — воскликнул Мэттью, вспомнив известный в городке постоялый двор.

— Миссис Уолкиншоу, будущая миссис Погмор, — конечно, владелица этого заведения, — ответил Томас. — Да, именно она!

— Ну-ну! — сказал Мэттью. — Ах, все верно. — Он бросил на брата хитрый погморовский взгляд. — Надо полагать, у нее неплохо набита мошна — так, Томас? Он был зажиточным человеком, ее первый муж.

— Не сомневаюсь, что будущая миссис Томас Погмор сможет принести неплохое состояньице, Мэттью, — с большим самодовольством сказал перспективный жених. — О-чень неплохое состояньице. И то, что оставил покойный мистер Уолкиншоу, и то, что она сама скопила, и деньги, вложенные в дело, а их, надо сказать, немало.

— И никаких иждивенцев, думаю, — отметил Мэттью.

— Никаких, — сказал Томас. — Нет, очень удобно не сомневаться в этом. Я… я бы не перенес кучи… детишек в этом доме.

Мэттью посмотрел на него еще раз и снова вздохнул.

— Ну, конечно, все изменится… — начал он.

Томас примирительно поднял руку.

— Не для тебя, Мэттью! — сказал он. — Не настолько. Будущая миссис Томас Погмор знает, что половина всего здесь — твоя. Мы только купим еще одно кресло и поставим его вот тут, между нашими.

— Ну конечно, она знает, каковы мужчины — ведь она содержит бар, — сказал Мэттью, слегка успокоившись. — Не хотелось бы ни чтобы здесь что-то меняли, ни пытались изменить мои привычки.

Мистер Томас Погмор дал понять, что все останется по-старому, и направился в постель, мурлыкая под нос веселую мелодию. Он был в заметно хорошем настроении — и оставался в нем несколько недель, пока миссис Уолкиншоу, красивая черноглазая вдова лет сорока пяти, иногда заезжала к братьям на чашку чаю, возможно, чтобы лучше познакомиться с будущим жилищем. Она была бодрой и жизнерадостной дамой, и Мэттью решил, что у Томаса хороший вкус.

А потом наступил вечер, когда Томас вернулся домой раньше, чем обычно, вошел в гостиную в подавленном настроении, упал в кресло и застонал. А то, что он забыл плеснуть себе горячительного, натолкнуло Мэттью на мысль, что Томас в очень-очень плохом состоянии.

— В чем дело, Томас? — осведомился младший из близнецов.

Томас застонал еще громче.

— Дело! — воскликнул он в конце концов, сделав могучее усилие и прибегнув к помощи графина и сигар. — Дело в сделке, Мэттью. Осмелюсь сказать, — продолжил он после того, как выпил рюмочку, скривившись, будто ее содержимое было горьким, как хина. — Осмелюсь сказать, что есть множество пословиц о ветрености и хитрости женщин. Но, разумеется, не имея ровным счетом никакого опыта обращения с ними, я был, можно сказать, безоружен.

— То есть она обвела тебя вокруг пальца, Томас? — спросил Мэттью.

— Самым жестоким образом! — вздохнул Томас. — Никогда больше не поверю этому коварному полу!

Мэттью выдохнул несколько колец бледно-голубого дыма, прежде чем задать следующий вопрос.

— Могу ли я надеяться, — наконец сказал он, — могу ли я надеяться, Томас, что это не касается денег?

Томас скорбно покачал головой, наполнив затем бокал.

— Именно денег, Мэттью, — сказал он. — Насколько я понимаю, вместе с ней мне должно было достаться значительное состояние; весьма значительное состояние!

— Ну? — спросил Мэттью, затаив дыхание.

Томас в отчаянном жесте развел руками.

— Если она снова выйдет замуж, то останется без гроша! — кратко сказал он.

— Правда? — осведомился Мэттью.

— Она сама мне призналась — этим же вечером, — ответил Томас.

В гостиной воцарилась мертвая тишина. Томас зажег сигару и задумчиво закурил; Мэттью набил свою длинную трубку и выпустил несколько синих колец в потолок, глядя на них, словно в поисках вдохновения. И именно он первым нарушил молчание.