Сними панцирь! - [10]

— Он у нас ручной.

— Не может быть, — говорит тётя Надя. И тоже смеётся.

Она, оказывается, думала, что он дикий. Если бы она знала, что он ручной, она бы ни капельки не испугалась. Ей как-то не верится, что он ручной. Слишком быстро бегает.

— Я сейчас покажу, — говорю я. — Он муху из рук берёт.

Тётя Надя не хочет, чтоб я показывал. Она мне и так верит. Она боится, что мы Арину разбудим. Да и мух у нас нет. Не будем же мух среди ночи ловить!

Почему не будем? Это просто.

Я положил носок и сразу муху поймал. В кулак, это же просто.

Показал муху геккону.

Геккон на стенке сидит, думает. Муха ему вроде понравилась издалека. Геккон по стенке тихонько спустился к моей руке. И снова на муху смотрит. Муха вблизи ещё лучше.

— Бери, — говорю я. И мухой немножко трясу.

Геккону, конечно, хочется. Он глаза себе для смелости облизнул. Приподнялся на лапки. Раз, раз!.. И муху у меня вырвал. Съел. И опять глаза облизнул сам себе. У него язык такой длинный. Ужасно ему моя муха понравилась. Он бы ещё съел. Но у меня больше нет.

Вдруг тётя Надя говорит:

— А у меня возьмёт?

Конечно, геккон у неё возьмёт. Только тётя Надя никак не может муху поймать. Машет руками, а мухи от неё улетают.

Я ей поймал, это же просто.

— Спасибо, — говорит тётя Надя. Так обрадовалась! Муху держит за крылышки и геккона зовёт: — Иди, геккоша, иди…

Он сразу по стенке пришёл! Хвать! Тётя Надя руку отдёрнула, а мухи уже нет. Геккон сидит и глаза себе вылизывает. Наелся наших мух и теперь вылизывается. Такой чистюля. Поглядывает на нас.

— Хорошенького понемножку, — говорит тётя Надя.

Нам же спать когда-нибудь нужно. У нас так вся ночь пройдёт. Только тётя Надя ещё вот что у меня хотела спросить. Она хотела спросить, кто у нас ещё есть в квартире. Кроме нас с ней и Арины.

— Никого больше нет, — говорю я.

— Ну вот геккоша есть, — говорит тётя Надя.

— А… — говорю я. — Ещё ёж есть, он в коридоре.

— А ещё?

— Больше никого… Черепаха есть, она под вешалкой спит. Сверчок, конечно, есть, он, наверно, в столовой. Ещё жуки. Богомол, скарабей и жужелица Маннергейма. Но они не шумят. Ещё скорпионы, конечно, есть. Они сами пришли. Не знаю сколько — я не считал.

— Понятно, — говорит тётя Надя.

Ей у нас очень нравится, хоть она ещё не совсем привыкла. К геккону она, правда, уже привыкла. И ко всем другим тоже, конечно, привыкнет. Но чтобы быстрее привыкнуть, она, пожалуй, сегодня в моей комнате ляжет. На раскладушке. Она любит на раскладушке спать, и с нами ей веселей.

— Нам тоже веселей, — обрадовался я.

Вот Арина утром удивится! Мы все в одной комнате спим. И тёте Наде на раскладушке очень удобно.

КАКОЙ УМНЫЙ ЭТОТ ВАК

Арина у нас всегда лепит. Она из всего лепит. Из пластилина. Из глины. Из мыла. Из замазки. Сейчас она лепит из хлеба. Свой кусок уже вылепила, взяла мой. Кофе не допила, а лепит.

— Перестань хлеб мучить, — говорит Марина Ивановна.

Арина не слышит, она же лепит.

У папы в кабинете собачка сидит, ему Арина на день рождения подарила. К нам кто приезжает, скорей эту собачку щупает. «Поразительно, — говорят. — В четыре года! Просто поразительно!» Особенно их поражают уши, как они наставлены. И живот — какой это впалый живот.

Сразу говорят: «А ещё у неё что-нибудь есть?» — «Целый зоопарк», — говорит папа. «Но её же надо срочно учить!» — кричат все, кто приезжает. А никто не может Арину учить, потому что лепить никто не умеет. Ни Аринина мама, ни Аринин папа, ни Марина Ивановна, ни Вета с метеостанции, ни шофёр Боря. Даже мой папа не умеет. И все, кто приезжает. Вот к нам тётя Надя приехала. Привезла пластилин и краски, а лепить тоже не умеет. Поэтому Арину никто не учит, она сама лепит.

— Только из хлеба не надо, Ариночка, — говорит Марина Ивановна. — Хлеб надо уважать.

— Я его уважаю, — говорит Арина. — Я чёрный хлеб больше уважаю, из него крепче.

Арина лепит и спрашивает меня:

— Лёдик, кто вышел?

Зачем Арина спрашивает? Когда я леплю, тогда интересно спрашивать. Каждый по-разному говорит, никто не может угадать. А у Арины сразу видно. Она ишака сейчас лепит. У него ноги длинные и коленки торчат. Этот ишак на своих длинных ногах не может стоять. Хлебные ноги его не держат, они подгибаются. Совсем подогнулись, и ишак лёг на стол.

— Я ему сейчас крылья сделаю, — говорит вдруг Арина.

— Разве у ишака крылья бывают? — говорит Марина Ивановна. — Где ты видала ишака с крыльями! Надо по правде лепить.

— Я по правде, — говорит Арина. И лепит своему ишаку крылья.

— Это, наверное, волшебный ишак, да, Аринка? — говорит тётя Надя.

— Нет, — говорит Арина. — Просто крылатый.

— Крылатых ишаков не бывает, — говорит Марина Ивановна.

Что они все Арине мешают? Она же работает. Такой у неё ишак. Он с крыльями родился. Хочет — бежит на длинных ногах, хочет — летит на крыльях. Сам серый, а крылья у него белые. Очень красиво.

— Скульптором будешь, Аринка, — говорит тётя Надя.

— Нет, — говорит Арина. — Художником!

— Художники рисуют, а ты лепишь.

— Я, когда вырасту, тоже рисовать буду, — говорит Арина. — Сейчас мне некогда рисовать.

— Надо бы тебя в настоящий музей свести, — говорит тётя Надя.

— Мы с Лёдиком были в настоящем!

Мы в Ашхабаде были с Ариной. Папа в институт побежал, а нас в музее оставил, это рядом. «Побродите пока», — говорит.