Снимая маски псевдонимов - [7]

Среди ненужных, незабытых снов.

Не спрашивай, кому все это надо.

Не все ли нам равно, кому? Смирись.

И я смирюсь. Покорно, у заграды

В забаррикадированную высь.

Предпоследняя черта

Ты ли это, дорогая, ты ли?

Та ли, что была, или не та?

Наши обессиленные крылья

Давит предпоследняя черта.

Наши окровавленные перья

(Это наших жизней листопад)

Стелются у черного преддверья,

Там, где наши души догорят.

Ты ли это, дорогая, ты ли?

Оба мы как будто бы не те.

Оба мы как будто заблудились

В этой нелюдимой темноте,

В мороке непрошеных разлук,

И впотьмах прошли друг друга мимо,

Каждый в заколдованный свой круг,

Чтобы там, у предпоследней грани,

Там, где мир спокоен, светел, пуст

Я опять прильнул к твоим страданьям

И коснулся незабвенных уст.

Последние итоги

1.

Это ли последние итоги,

Точка. Многоточие… Тире —

Это ли мой выигрыш убогий

В глупой и бессмысленной игре?

Что теперь осталось от азарта,

Что теперь осталось от огня?

Ловко передергивая карты,

Рок всегда обыгрывал меня.

Может быть, не знал игры я правил,

Может быть, я не узнал примет.

Что мне рок из жалости оставил?

Мелкую монету бренной славы

И любви потрепанный билет.

2.

Что же будет? Разве только эта

Страшная, как совесть, тишина,

Разве только судороги света

На стекле потухшего окна,

Разве только промах отчужденья

Или неизвестности размах,

Разве только эти злые тени

В потускневших и чужих глазах,

Разве только лишняя минута,

Лишней седины осенней прядь,

Разве только то, что нам, как будто,

Никогда не свидеться опять.

В селе Михайловском

Было все одновременно как-то

Радостнее, ближе и теплей —

Домик у Михайловского тракта

На убогой северной земле.

Дважды в месяц приходила почта,

Гости наезжали иногда,

Тяжело писалось, оттого что

Это были трудные года.

Небо слепло предвесенним блеском,

Снег лежал как синеватый пух,

И хотелось, только было не с кем,

Говорить о солнце южных бухт.

И хотелось, только было нечем,

Отплатить за этот странный быт,

Удивляться всем противоречьям

Страшной николаевской судьбы.

И когда предвестником зловещим

В ночь врывался африканский день,

Знал, что возвращаться будет не с чем,

Разве с грустью русских деревень.

В Петрограде

Уезжая, знал, что он вернется1.

Возвращаясь, знал, что навсегда.

Утоляя жажду из колодца,

Знал, что в нем отравлена вода.

Сон приснился: по колейке узкой

Беспричинно как-то, невзначай,

Мчался ржавый, тряский, чисто русский,

Громыхая на весь мир, трамвай.

Он проснулся. Марка на конверте

Возродила запах пышных трав,

Африку, где в судорогах смерти

Корчился изысканный жираф.

Памяти Андреева

Путь, которым ты шел, стал проклятым.

Наступил неминуемый час

Боже мой! Сколько страшных Анатэм

Красным смехом приветствуют нас2.

Мы подходим к незамкнутым дверям.

Мы устали. Хотим отдохнуть.

Но и здесь, как везде, Некто в Сером.

Преграждает нам беженский путь.

Что же дальше? В какой мы отсюда

Снова ринемся водоворот?

И кому нас предаст новый Иуда,

Большевистский Искариот.

Неизбежна минута развязки.

Ты, Андреев, как все мы — один.

О, когда же сорвет свои Маски,

Маски Лжи, Человеческий Сын.

Отпеваем еще одну тризну.

Проклинаем еще один Брест.

Таковы эти Дни нашей жизни

И таков наш страдальческий крест!

Октавы

1.

Как я смогу себя преодолеть?

Как я смогу перекричать молчанье?

Я ведь не знаю, я не знаю ведь,

Когда подточит рок мое сознанье,

Когда он скажет: «И тебе сгореть

Пришла пора у этой самой грани

Закончился твой беспримерный круг

Отчаяний и чаяний, и мук».

2.

Как я измерю высоту высот?

Как я измерю беспредельность эту?

Душа застыла, превратилась в лед,

Но только руки к небесам воздеты,

И кто-то, вне меня, чего-то ждет,

Покорно ждет какого-то ответа.

Ответа на вопрос воздетых рук

В безвыходность непрошенных разлук.

3.

Как я измерю глубину глубин?

И чем? Каким неведомым мерилом?

Над пропастью я здесь стою один,

С которой мне равняться не по силам,

Над пропастью меж яслей и седин,

В которые глаза свои вперила

Усталая безвольная судьба,

Моя хозяйка и моя раба.

4.

Как я измерю широту широт,

Раздувшееся в бесконечность время?

Медлителен тяжелый поворот.

Я изнемог. И остаюсь ни с чем я.

А впереди, разинув хищно рот,

Таится кровожадным зверем темень,

Как будто требуя с меня оброк,

Которого я уплатить не мог.

5.

Я перед страшной теменью ослеп.

Перед молчаньем страшным онемел я.

И глубина, как замогильный склеп,

Дохнула затхлым воздухом ущелья.

И высота стянулась, словно цепь,

И я остановился на пределе,

Остановился, чтобы не попасть

В звериную зияющую пасть.

6.

Стою и жду. Меня любой толчок

Низринет вглубь иль вынесет наружу,

И я прозрею на короткий срок,

В себе дар речи снова обнаружу,

И я увижу, что мой путь далек,

Что он ведет в арктическую стужу,

Где, как холодный памятник, встает

Моей любви окаменевший лед.

7.

Таков закон томлений и разлук,

Таков закон, тяжелый, нерушимый,

Слепой закон воздетых к небу рук,

Закон любви незрячей и незримой,

Короткой вечности, что подлетает вдруг

И без задержки пролетает мимо,

И разбивает, душу цепеня,

Последний горький круг вокруг меня.

О недоступных и коварных снах

Космическая даль меня не манит.

Чем больше мир, тем меньше человек,

Тем тяжелее путь к последней грани,

Страшнее все, на что меня обрек

Вот этот мир. Чем мирозданье шире,

Тем недоступней и коварней сны.

Пусть светит мне в подлунном этом мире