Снимаем порно - [40]

К настоящему дню, тем не менее, его единственным существенным вмешательством был отказ в использовании двух замков XVI века, которые Морти и Липс предназначали для натурных съемок и которые, как оказалось, принадлежали церкви.

— Он антисемит, — сказал Морти, — паршивый итальяшка-уесос.

— Он никакой не итальяшка, — возразил Липс.

— Он католик, не так ли? И он точно никакой не ирландец!

— Да, но и не итальяшка тоже — скорее, он фриц.

— О, да, — благоразумно сказал Морти, — ну, если он католик и никакой не ирландец, тогда в моем словаре он проклятый итальяшка!

— Подожди минутку — возможно, он нацист, черт возьми!

Это определение взволновало Морти.

— Вот оно! Он паршивый католический немец-нацист! Ты, возможно, попал в самую точку. Липс! — Он схватился за телефон. — Мы заставим Сида это проверить.

* * *

Другой вещью, повлекшей за собой ярость кардинала, было сообщение, или, как выяснилось позже, дезинформация, которую он получил в самый первый день съемок. Случилось так, что двое его прихожан, супруги среднего возраста, владевшие рестораном в городе, получили концессию на поставки для кинокомпании, они готовили завтраки и ланчи во временно приспособленном для этого фургоне и все время подогревали электрический чайник для горячего чая и кофе, который подавался в течение всего дня съемок. Не имея разрешения заходить на съемочную площадку, они, конечно, могли увидеть исполнительниц главных ролей — а именно, Арабеллу и Памелу Дикенсен — когда те проходили мимо фургона. Тем не менее, они не видели их в самом начале, только после их чудесного превращения в школьниц — таким образом, добрые супруги, понятно, не смогли узнать известных кинозвезд, а вместо этого увидели (как они позже рапортовали кардиналу) «двух девушек из этого края… девушек, которым от силы 15 или 16 лет».

Естественно, это не могло быть оставлено без последствий со стороны кардинала, который направился прямо к принцу и подал самую серьезную жалобу. Она в конечном счете и выставила его сплетником, выдающим сомнительные слухи за проверенные факты. И за это он также проклинал Сида и иже с ним.

2

Так же, как за таинством ночи следует восхитительное утро, так и темноглазая Арабелла покинула Вадуц лишь часом раньше прибытия золотоволосой Анжелы Стерлинг и семнадцати мест ее багажа.

Борис встретил ее в большом «мерке» с шофером, а Липс Мэлоун, сидевший за рулем автофургона «ситроен», позаботился о багаже.

— Черт, я просто не могу дождаться, когда увижу сценарий! — взволнованно сказала Анжела. — Из того, что ты и Сид Крейссман рассказали мне в Голливуде, это показалось таким… дерзким!

— Разумеется, нам бы хотелось так думать! По крайней мере, это… что-то особенное.

— О. конечно! Господи, о какой из картин Бориса Адриана нельзя этого сказать!?

— Тони Сандерс тоже работает над этим — ты ведь знаешь его, не так ли?

— О, да, он просто замечательный — он писал сценарий одной из Моих картин. Она сорвала все награды… — Затем Анжела вздохнула и одарила Бориса своей известной всему миру улыбкой маленькой храброй девочки, — … ни одна из них, конечно, не была за «лучшее исполнение женской роли».

В голубой, под стать глазам, мини-юбке, доходящей до середины ее молочно-белых бедер, почти что цвета ее зубов, она была совершенно прелестна. Борис улыбнулся ей в ответ, потянулся и сжал ее руку.

— Не беспокойся, Анжи, — сказал он, — я думаю, что на этот раз тебе, возможно, повезет больше. Это очень серьезный фильм.

— О, я знаю, знаю, — счастливо воскликнула она, — и я просто не могу передать, как сильно я ценю эту возможность. — Она сжала его руку в своих, лежащих на коленях, которые, в поднятой на 12 дюймов выше колена юбке, продолжались двумя обнаженными бедрами, выходящими из коротких красновато-коричневых трусиков. Подобно алебастру, подумал Борис, представляя себе их на фоне розовых сатиновых простыней, обвивающих движущиеся толчками темные ягодицы. В то же самое время он был удивлен, почувствовав ребром ладони, которую она держала на коленях, насколько они были теплыми и мягкими… отнюдь не как алебастр.

* * *

В Нью-Йорке утром Анжела получила телеграмму от Бориса, в которой говорилось о том, что они готовы снимать ее эпизод, и первым ее порывом было ринуться в «Актерскую мастерскую», чтобы рассказать эту замечательную новость своему гуру, Хансу Хемингу.

Вспыльчивый, грубый мужчина венгерского происхождения, он и его необычайная техника обучения являлись одновременно и предметом сплетен, и спасением киноиндустрии, центром вечных дискуссий среди студентов и профессионалов сцены и экрана. На каждого сомневающегося, считающего его шарлатаном, — а таких было много — можно было отыскать другого, полагавшего, что он гений, чуть ли не мессия. В любом случае две вещи были неоспоримы; его мастерской приписывали выпуск, по крайней мере, дюжины самых прославленных актеров-профессионалов; и второе: его влияние на них и на многих других было весьма глубоким. Анжела Стерлинг принадлежала к этой последней категории; будучи самой высокооплачиваемой звездой в мире, занимавшей верхние места в списке популярности, она оставалась непризнанной как актриса. На самом деле были даже такие, кто не только настаивал, что у нее нет и следа таланта, но и использующие ее для открытого обличения Ханса Хеминга — ссылаясь на его профессиональный интерес к ней как на окончательное доказательство его циничного надувательства и художественной беспомощности.