Снежок в аду - [13]

Никто не закричал мне: «Вы с ума сошли!» Полицейский, хотя у него и подкачало воображение, был не так уж туп. Он больше не намекал, будто его инстинктивные предрассудки перевешивают мнение специалиста — то есть мое. И лишь пробурчал:

— Перестрелять их еще не поздно, — сам отлично понимая, что данный способ решения: а) больше не обсуждается всерьез; б) все равно неэффективен.

— А что же мы можем? — спросил непременный вице-секретарь, первым, хоть и нехотя, перешедший на следующую стадию.

Я знал, что убедить его будет непросто, но кто сказал, что в Министерстве внутренних дел работать легко? Правительство наделено инстинктивной тягой править, контролировать, держаться за руль мертвой хваткой.

— В принципе, — сказал я, — мы можем выбирать между двумя путями. Взять пример либо с Наполеона, либо со Снежка. Оба пути весьма нелегки — говоря по чести, я подозреваю, что мир уже перевернулся вверх дном и назад дороги нет, — так что, полагаю, мы ничего не потеряем, если попытаемся поступить по справедливости. Давайте-ка раз в жизни попробуем не преграждать дорогу прогрессу. Я знаю, за этот совет вы меня не поблагодарите, но голосую за то, чтобы просто отпустить их на свободу.

— То есть отдать их на волю общественного мнения, — кивнул замминистра: он по-прежнему не жалел умственных сил, чтобы понять меня неправильно. — Пусть с ними разберется толпа, вроде как с теми, кто развращает малолетних.

— Нет, — процедил я. — Я хочу сказать: пусть метод действует. Пусть пионеры прикладной гомеотики — все, включая свиней — делают то, что должны и что сумеют.

* * *

Убедить их оказалось куда как непросто, однако на Хеманса работали не только здравый смысл вкупе с настырностью, но и целая дивизия адвокатов — да и ситуация, по сути, вышла из-под какого-либо контроля, включая правительственный. Что я и втолковал в итоге своим собеседникам. Разумеется, «спасибо» они мне не сказали, но я на это не рассчитывал. Иногда приходится довольствоваться чувством собственной правоты.

* * *

Когда я вновь увидел Алису, она была двадцатидвухлетней знаменитостью, хотя ей приходилось выходить из дому исключительно в сопровождении телохранителей. Она посетила меня в лаборатории, чтобы ознакомиться с моей работой, а также поблагодарить за мой скромный вклад в дело ее освобождения — если ее нынешнее шаткое положение в обществе можно было назвать свободой.

— Но и я вам, несомненно, обязан жизнью, — заметил я, когда, осмотрев лабораторию, мы присели передохнуть и поразмыслить.

— Нет, это все Эд и Кэт, — созналась она. — Это они подхватили вас под мышки и отволокли по лестнице в подвал. А я всего лишь ударила вас топором, когда вы попытались его отнять.

— Но вы ударили меня не острием, а обухом, — возразил я. — Иначе меня бы в живых не было — и вас, подозреваю, тоже.

— Они, и вправду, хотели всех нас истребить? — спросила она таким тоном, словно это до сих пор оставалось выше ее понимания.

— Не все из них — а некоторые. И то лишь по недомыслию, — сказал я ей, надеясь, что мои слова соответствуют действительности. — Никто из нас не понимал, с чем мы имеем дело. Даже Хеманс, Ролингфорд и Брэдби не понимали, хотя у них было много времени на размышления. Никто из нас по-настоящему не знал, что такое — быть человеком, поскольку до той поры нам ни разу не приходилось заглядывать за рамки этого понятия — и никто из нас не ведал, какие широкие перспективы откроются, если мы захотим стать не просто людьми. Нет, мы не отдавали себе отчета, как легко станет творить, вооружившись базовым комплектом генов белкового синтеза и протогенов. Наше непонимание даже странно — ведь мы столько знали о разнообразии видов на Земле, знали также, что мутация — слишком ненадежный способ обновления… Но факт остается фактом. Жизнь должна была нас проучить. А теперь скажите, каково получить статус человека в тот самый момент, когда этот биологический вид выходит из моды?

— У моих детей будут те же шансы, как и у всех остальных, — возразила Алиса.

Эта надежда вызвала у меня легкое сомнение. Да, теперь она с юридической (не говоря уже о фактической) точки зрения является обычным человеком, но на свете все еще ужасно много людей, которые этого не признают. С другой стороны, перед моими собственными детьми действительно откроются возможности, о каких десять лет назад я и не мечтал; и никакие людские предрассудки не помешают мне этого добиться.

— Жаль, что Хеманса с нами больше нет, — произнес я. Восемь месяцев назад Хеманса застрелил снайпер. У меня не было причин думать, что он и Алиса были особенно близки, но выразить соболезнование следовало хотя бы из вежливости.

— Мне тоже жаль, — отозвалась она. — Я всегда расстраиваюсь, когда узнаю, что кого-то из моих друзей застрелили.

— То, что случилось в поместье, вовсе не было заговором против вас, — сказал я ей, хотя и сам до конца не был уверен в этом. — Это была самая настоящая ошибка. Группе вооруженного реагирования свойственно иногда совершать ошибки, особенно, когда они работают вслепую.

— Я помню, что доктор Хеманс потом сказал то же самое, — уступила она. — Но некоторые ошибки кончаются лучше, чем другие, правда? — проговорила она, имея в виду не капризы мутаций, а ту невероятную прихоть судьбы, которая заставила меня бежать вперед, когда следовало бы повернуть назад, и то, что заставило Эда с Кэт задержаться и оттащить меня из задымленного коридора в безопасный подвал. Она имела в виду то, что заставило меня настаивать на своем, когда ситуация в Министерстве осложнилась вконец, когда я отказался от карьеры госслужащего, чтобы сорвать все попытки по замалчиванию случившегося и разоблачить правительство, которое делало вид, будто держит кризис под контролем. Она имела в виду ошибку, совершенную Хемансом и его коллегами, когда они решили осуществить одну из своих сногсшибательно диких идей — и обнаружили, что она удалась даже слишком хорошо. Она имела в виду тот факт, что наука продвигается вперед методом проб и ошибок и что ошибки иногда оказываются куда значимее первоначальных замыслов.