Снежные зимы - [17]

— Спасибо.

— Как охотничье счастье? Что сбил, кроме ног?

Человеку хотелось пошутить. Но Антонюка вдруг словно что-то сковало. Что — и сам не мог понять. Нетерпеливое ожидание, что ему предложат, или это «король»? Или, может быть, то, что молодой человек этот, по возрасту в сыновья ему годится, так вот начал разговор, слишком уж запанибратски?

— А знаешь, я был в Чехословакии. И нас повезли на охоту. Так они там в самом деле выбирают короля. И этот удивительнейший ритуал, я тебе скажу, интереснее самой охоты. Они еще судью выбирают и прокурора… Целый спектакль разыгрывают. Стоило бы нашим перенять…

— Мы выбираем председателя… по рекомендации Комитета по охране природы, — без улыбки сказал Антонюк. Но Леонид Мартынович принял это за остроумную шутку.

— Председателя и то по рекомендации! Ох, это мы умеем — засушить живое дело!

Тут уж и Антонюк улыбнулся, но совсем по другой причине: над молодым человеком, который считает себя на такой высоте, с которой разрешается уже обобщенная самокритика: «умеем засушить…». Захотелось по-отечески посоветовать: «Мальчик, не повторяй слова тех, кто стоит над тобой. Не все они мудрецы, афоризмы которых надо заучивать. Оставайся самим собою». Надо бы ему сказать. Да как ты скажешь при такой ситуации! Не поймет, обидится. Между тем Леонид Мартынович как будто прочитал мысли Антонюка. Подобрался вдруг, стал серьезным по чину. И тут же заговорил о деле.

 — Иван Васильевич, я думаю, ты догадываешься, зачем тебя пригласили? Мне поручили передать: есть мнение, что надо тебе вернуться на работу. Отдохнул малость — хватит. Нам надо, засучив рукава, всерьез заняться сельским хозяйством. От слов перейти к делу. По-научному взяться. Волюнтаризм много навредил…

«Какие емкие определения мы находим, когда надо что-нибудь осудить. И удобные. Главное — удобные». Иван Васильевич вздохнул. Леонид Мартынович понял его вздох по-своему.

— Я понимаю: нелегко после такого перерыва взвалить на себя этот груз. Но нужно, Иван Васильевич. Тебе предлагают интересный отдел…

— Я вернусь только на прежнее место.

У заведующего сектором вытянулось лицо. Он растерялся, потому что никак не ожидал, что этот отставник может выдвинуть такое требование. Да и сам Антонюк, идучи сюда, не думал о должности. Если бы предложили еще более низкую — обыкновенным рядовым служащим, — он, наверное, согласился бы. Не будь такого вступления — о волюнтаризме и прочем… После же такого разговора стало ясно: умные люди хотят его реабилитировать. Однако почему же только наполовину? Уступка его бывшим противникам? Теперь эти люди молчат, прячутся за удобным словом. Почему же он сам должен дать им основания думать, что они, пускай хоть на половину, на четверть, были тогда правы, поступали принципиально?! Нет, дорогие мои! На такие компромиссы Антонюк никогда не шел! Или — или!.. «Мне не место важно, а признание моей правоты, ваших ошибок. Признание не на словах — на деле. Слов я слышал много. Они потеряли для меня цену».

— Иван Васильевич, не мне, разумеется, учить вас житейской мудрости, — совсем иначе, проще, уже без панибратства, без похлопывания по плечу сказал Леонид Мартынович. — Вы хорошо знаете, как это делается. И я уверен, понимаете, что, во-первых, у нас нет оснований освобождать сейчас Андрея Петровича… Руководил он…

— Плохо руководил.

— Ну, это ваше частное мнение. Мы же придерживаемся другого… А потом… неужто вы думаете, что все так легко признают, что они тогда, выступая против вас, ошибались?

— О нет! Только наивный юнец мог бы так думать. Но именно потому, что я этих людей знаю, я не могу согласиться с таким, простите, половинчатым решением. Мне не толстый портфель нужен и не высокое кресло… Я сорок лет служу партии! И вы можете по анкете увидеть — не на теплых местах… А как солдат. Куда партия приказывала, туда шел.

— А теперь решили поставить ультиматум?

— Нет. Не сам я попросился на пенсию. Меня послали… И я могу остаться на этой «должности».

— Я понимаю вас, Иван Васильевич. Однако советую п вам хорошенько поразмыслить… Вас поддерживают очень серьезные и ответственные люди. Но разжигать им из-за вас страсти… в такое время… когда нужна консолидация всех сил…

— Каких сил? Лично я всегда считал позорным консолидироваться с перестраховщиками.

Леонид Мартынович покраснел. Ему было трудно. Трудно говорить с этим многоопытным человеком. А главное — тревожила мысль, что он, молодой руководитель, не справился с миссией, порученной ему и казавшейся сперва такой простой: перекинется словечком о погоде, охоте, потом скажет о деле, Антонюк поблагодарит, обрадованный и предложением и тем, что заведующий сектором с ним держится вот так дружески… Однако нет, не так просто!

— Ах, Иван Васильевич! Утратили вы ощущение реальности… Не хотелось мне говорить вам о неприятном… Но должен подкрепить один свой тезис примером… Не успели мы подумать о вашем назначении, как тут же — кто-то палку в колесо. Нет, лично я считаю, что это случайное совпадение. Но некоторые товарищи думают иначе… Поверьте, мы совсем не хотели придавать этому значения… Не хотели даже говорить вам. Не такие ваши годы, чтоб разбирать, пробирать, воспитывать… За кем не водятся грехи молодости!