Снежная роза - [46]

— Это правда, — просто говорит она.

Я глажу ее по щеке.

— Я хочу тебе только добра. Ты это знаешь?

— Да, мамочка. — Она пристально смотрит на меня.

— Я так тебя люблю, — нежно говорю я.

Она улыбается.

— А я тебя еще больше.

Я крепко обнимаю ее и целую в прохладную щеку.

— А я тебя больше всего.

Во второй половине дня София и Агнес спускаются вниз и направляются к своему фургону. Рычит мотор, хрустит под колесами гравий, и они исчезают. Интересно, может, они отправились пополнить запас продуктов? И когда они вернутся? Однако я с облегчением вздыхаю, когда рев их фургона тает вдали. Я снова одна.

Я надеваю пальто и сапоги и через кусты рододендрона направляюсь в ту сторону, куда в воскресенье ходили они. Между густыми деревьями все еще мокро, солнце не может проникнуть сквозь плотную листву. Пробираясь по грязи, я слегка дрожу. «Интересно, насколько велик этот сад?» — думаю я. У меня возникает странное чувство, что я могу идти весь день и все же каким-то образом останусь в нем.

Это не сад. Это поместье.

И тут впереди я вижу островерхую шиферную крышу и поднимающийся над ней невысокий шпиль, увенчанный крестом. Итак, вот она. Церковь. Я выхожу из кустарника и вижу ее перед собой. Это простое сооружение, похожее на детский рисунок — прямые линии и прямоугольная форма. Церковью его делает огромная арочная дверь под большим экстравагантным окном, изобилующим яркими красками и детализированными изображениями. Я вижу голубей, овец, ковчег, трубы и ангелов, лучи льющегося с небес света, торжествующего мессию в белых одеждах, нисходящего к поднятым вверх лицам верующих.

Да, это и в самом деле церковь.

Охваченная любопытством, я иду вперед и подхожу к парадному входу. Вблизи церковь производит более сильное впечатление, чем на первый взгляд. Дверь из толстого дуба, с черными железными петлями и витиеватыми ручками в виде колец. Я поднимаю одну ручку, и она легко поддается. Дверь открывается.

Внутри светло. Вверху в стенах проделаны окошки в форме трилистника. В дальней стене над алтарем — еще одно огромное окно с тонированным стеклом, розовый свет из которого падает на деревянный стол. Этот стол, который, должно быть, служит алтарем, стоит на возвышении, а внизу в несколько рядов стоят деревянные стулья с пюпитрами для молитвенных книг на спинках. Их не больше двадцати-тридцати. Остальное пространство от дверей до заднего ряда стульев больше похоже на гостиную или на игровую комнату. По краям располагаются пыльные красные бархатные диваны и мягкие кресла на изогнутых ножках. Тут есть книжные полки, фортепьяно, клавесин и, к моему удивлению, стеклянный шкаф с небольшими хрустальными бокалами для хереса. Я громко смеюсь.

— Что здесь смешного?

От неожиданности я подпрыгиваю и резко оборачиваюсь. В двери стоит Сисси, волосы ее почти закрывают лицо, рука сжимает кольцо на двери.

— Ой, Сисси! Вы меня напугали. Ничего… ничего смешного. — Я иду к ней. — Это я, Рейчел.

— Я знаю, — просто говорит она. Ее темные глаза смотрят мимо меня, в сторону лучей мягко окрашенного света на алтаре. — Я знала, что вы сюда придете. Я ждала.

Я снова смеюсь, на этот раз неловко:

— Вы знали, что мое любопытство возьмет верх. — Я оборачиваюсь и осматриваю пыльную старую церковь. Трудно представить, чем могли заниматься здесь в воскресенье София и Агнес.

— Вы ходили сюда, когда были девочкой? — спрашиваю я, повернувшись к Сисси.

Она улыбается.

— О да. Постоянно. Но даже тогда она постепенно пустела. Дамы умирали… К тому времени были только дамы.

— Чьей конфессии эта церковь? — Я показываю на бокалы для хереса. — Уж не методистской ли?

— Нет. Не этой. — Она мягко улыбается, не глядя, куда я показываю.Ну конечно. Она же слепая.

— И не англиканской?

— Нет, и не этой.

— Так какой же?

— Она не принадлежит никакой определенной конфессии. — Голос Сисси вдруг становится мечтательным. — И в то же время принадлежит многим.

Она выпускает дверную ручку и делает несколько уверенных шагов вглубь помещения, явно зная его достаточно хорошо, чтобы обойтись без зрения.

— Вот сюда приходили дети, после того как другие уже были внутри. По двое, в белых одеждах. Мэтти и я приходили последними, поскольку мы были частью святого семейства, потомками Возлюбленного. Они смотрели на нас с благоговением. Они смотрели с благоговением на нашего брата. Они верили, что мы никогда не умрем.

Она смеется странным колючим смехом.

— Что ж, Мэтти и я все еще здесь. Только мы и остались. А Дэвид умер. Боюсь, даже вера не смогла сохранить ему жизнь. Но к тому времени они это знали. С той поры, как скончался Возлюбленный, они знали.

Я слушаю, стараясь уловить смысл того, о чем она мне рассказывает.

— Веру поколебала смерть. Этого не должно было случиться. Во всяком случае с нами. Мы были зернами. Плевелы будут уничтожены, брошены в огонь, но мы будем зреть и жить до тех пор, пока не придет время жатвы. Жатвы душ. Но этого не произошло.

Она тяжело вздыхает.

— Хотя некоторые обещания, полагаю, сбылись. Обещание отдыха от суеты, счастья жить здесь вдали от разочарований внешнего мира. Однако постепенно мы поняли, что величайшее обещание было не больше чем мечтой. Смерть приходила за нами точно так же, как за любым человеком.