Снежная роза - [41]

— Хедер! — Я наклоняюсь, чтобы заглянуть во впадину. — Солнышко!

Ответа нет. И Хедер нет. Куча старых увядших листьев, которые когда-то служили ей тарелками и чашками, лежит, заброшенная, рядом с горками влажной земли. На земле следы, но ее здесь нет.

— Хедер! — Я не хочу кричать из опасения, что женщины наверху услышат меня и выглянут в окно. — Где ты?

Я изо всех сил прислушиваюсь. На фоне пения весенних птиц я, кажется, слышу голос, слабый ответный крик.

— Мама! — доносится до меня ее голос, нежный, как дуновение ветерка.

— Хедер, ты в порядке?

Я слышу ее ответ:

— Да!

— Я иду в соседний коттедж, милая. Вернусь через полчаса. Если замерзнешь, заходи в дом. Можешь посмотреть мультик, если хочешь. Хорошо?

— Да-ааа!— снова откуда-то доносится голос.

Где она? Ветер, должно быть, доносит ее голос каким-то окольным путем. Впрочем, я за нее не беспокоюсь. Я уверена, что в саду ей ничего не грозит, она слишком долго была спрятана в спальне, пусть погуляет.

— Хорошо, дорогая. Пока!

Я выпрямляюсь и думаю, как мне найти коттедж Мэтти. У меня есть лишь крайне смутное представление о том, в каком направлении он находится. Однако они сказали, что отыскать его легко. Я направляюсь туда, где, как я полагаю, должна быть граница сада. Сплетение голых ветвей и разросшихся кустов иной раз непроходимо, и я вынуждена искать обходные пути. Вскоре я теряю чувство направления и просто продолжаю идти вперед, прокладывая себе дорогу через кусты ежевики и кучи палой листвы, чувствуя себя исследовательницей, которая продирается сквозь девственные джунгли с мачете в руке.

В скором времени я дохожу до длинной и густой живой изгороди, слишком аккуратной для просто разросшегося кустарника. Похоже, она обозначает границу, и я предполагаю, что за нею и должно находиться жилище Мэтти и Сисси. Я иду вдоль изгороди, приминая высокую влажную траву, выискивая какой-нибудь просвет, сквозь который я смогла бы протиснуться. Безусловно, сестры знают более удобную дорогу к дому. Я вижу нечто подобное просвету в живой изгороди и направляюсь к нему, но, к своему удивлению, обраруживаю полусгнившую калитку на паре ржавых петель, закрытую на засов, который выглядит так, будто его не открывали очень-очень давно. Он задвинут, и мои усилия открыть калитку пока не дают результата. Холодный ржавый металл царапает руки, и я оборачиваю их шарфом. Затем с трудом, по чуть-чуть, засов поддается, и в конце концов у меня получается приоткрыть калитку настолько, что я могу протиснуться в образовавшуюся щель. Я уже не в саду, а на каком-то лугу, трава здесь гораздо ниже, там и сям виднеются полевые цветы и вереск. Земля под ногами пропитана влагой: по-видимому, я вблизи озера. Я смотрю направо и вижу на небольшой возвышенности маленький коттедж — крыша крыта соломой, из трубы поднимается дым.

— Удача! — говорю я, довольная собою. — Должно быть, это он.

Я направляюсь к нему, идти теперь, когда вокруг нет зарослей, становится легче. Под ногами хлюпает, пока я поднимаюсь на холм, радуясь прогулке. Я так давно не гуляла на свежем воздухе! Даже до того, как мы сюда приехали, я месяцами не выходила из дома. Я сидела взаперти так долго, и сейчас я чувствую, какое волшебное действие оказывает на меня физическая нагрузка. Мне хочется идти и идти, прочь от коттеджа, от дома и от всего, идти и идти всю жизнь. Но я знаю, что не могу. Я нужна. Я должна вернуться.

Когда наконец я дохожу до коттеджа, то замечаю, что он несколько теряет очарование, которым обладал на расстоянии. Он обветшалый, и кажется, будто он медленно, но неуклонно рушится. Несколько худых цыплят что-то выклевывают на площадке перед домиком — не вполне сад, не вполне двор. Однако здесь есть ухоженные цветочные клумбы, а сквозь калитку я вижу приподнятые грядки с темно-зелеными и фиолетовыми пятнами съедобной зимней зелени, а также другие грядки, которые, несомненно, позднее покроются всходами. Пустые шпалеры съежились над выпирающими подпорками. У двери, которая, как в какой-то сказке, неустойчиво свешивается над крыльцом, разбита грядка для пряных трав с огромным кустом розмарина. Я срываю серо-зеленую веточку, рассеянно растираю между пальцами и вдыхаю землистый запах, вызывающий смутные воспоминания о воскресных пикниках с жареным на вертеле мясом и пасхальных ланчах. Отбросив веточку, я подхожу к двери. Дверным молотком служит старое железное кольцо, и я громко стучу.

— Эй! Есть кто-нибудь дома?

Изнутри доносится чей-то слабый голос. Затем шаги, и они становятся громче.

— Иду, иду, подождите.

Через несколько секунд старая дверь медленно открывается. За ней стоит Мэтти в вишнево-красном джемпере с огромным обвисшим воротником и клетчатой юбке в складку. На ней толстые чулки и войлочные тапки. Волосы с проседью свободно падают на плечи. Темные глаза, в глубине которых таится непостижимая чернота, пристально смотрят на меня.

— О, — ровным голосом говорит она. — Это вы. Что ж, входите.

Я иду вслед за ней внутрь. Серые доски пола истерты, потолок низкий, его подпирают темные деревянные балки. Крупные предметы мебели, явно непригодные для маленького коттеджа; наполненные украшениями и безделушками полуоткрытые выдвижные ящики, из которых высыпается содержимое.