Снежная королева - [30]
Неужели это общее свойство всех одурманенных страстью – думать, что другому слышны твои мысли? Наверно, так. Разве может оставаться неслышной вся эта сумятица надежд, страхов и вожделения? Ни одна черепная коробка не спрячет ее в себе.
– Я не хотел мешать, – говорит Эндрю.
– Ничего, – отзывается Баррет. – Я так просто… Передохнуть решил. Перед полуночью.
Эндрю кивает. Ему непонятно, зачем перед полуночью отдыхать, но он вполне себе признает право окружающих на маленькие причуды. Это одна из черт, из которых складывается его очарование, – он, как мужское воплощение Алисы, с невозмутимостью школьницы путешествует по Стране чудес, где все незнакомо и все вызывает любопытство, но не внушает ни испуга, ни отвращения.
– Пошли, – говорит Баррет.
Он отводит Эндрю в комнату Тайлера и Бет.
Там темно и пусто. Без возлежащей как в гробу Бет комната из забытой сокровищницы – полной приношений спящей принцессе – превратилась в захламленную нору. Вещи увеличились в количестве, но по сути остались теми же. Стало больше сложенных в зыбкие стопки книг. Так и не дождавшаяся починки лампа в виде гавайской танцовщицы нашла себе сестру с ножкой, изображающей маяк, и абажуром, украшенном парусными корабликами. Две отощавшие герцогини, два хлипких парных стула, обзавелись слугой – смущенным на вид, убогим бамбуковым столиком.
После того как Бет поправилась и вернулась в большой мир, вместе с ней из комнаты ушло и томное эдвардианское очарование. С тех пор это просто спальня, под завязку забитая книгами и старьем, логово барахольщиков, симпатичное, но по-своему с налетом идиотизма. Освобожденные от заклятия близящейся смерти Бет, бессловесные обитатели комнаты, все эти стулья, лампы и сложенные пирамидой кожаные чемоданы, пережив краткий отрезок преображенного бытия, снова сделались обиходными предметами и теперь в вещном мире терпеливо дожидаются конца света.
За нагромождением хлама белеет кровать, чуть не светящаяся чистотой. Кровать – это Спящая красавица, а рухлядь вокруг – колючая чаща, выросшая, дабы беречь ее сон.
Баррет пробирается среди скопленных в комнате богатств. Свалка свалкой, но здесь совсем нет характерных для лавки старьевщика запахов пыли и старого лака, смешанных со скорбным и нечистым ароматом, пристающим ко всему, что слишком долго никому не нужно. Бет жжет по всем комнатам ароматические свечи с лавандой – подобно тому как стареющая женщина использует духи, чтобы заглушить дух распада.
Баррет выдвигает ящик прикроватной тумбочки. В нем полно Тайлерова добра: смазка и презервативы, куда без них (XL, надо же); тюбик какой-то японской мази; небольшой блокнот “Родья” и маркер “Шарпи”; старый снимок матери (Баррету до сих пор бывает странно от напоминаний о ее полноте, густых бровях, близко посаженных недоверчивых глазах женщины, которую никогда не обвесит деревенский мясник; о том, что она была женщиной статной, видной, как все говорили, но отнюдь не красавицей, какой ее помнил он); несколько капсул контака; россыпь медиаторов; и…
Из-под медиатора высовывается пузырек. Явно ему не отведено почетного места, так, валяется среди прочего содержимого тумбочки.
Баррет рассчитывал найти заначенный Тайлером кокаин. И в то же время надеялся, что не найдет.
Ну конечно, Тайлер не завязал. Баррет мог бы и догадаться. Или нет? Слишком давно у него вошло в привычку доверять Тайлеру.
Странное явление: похоже (хотя этого и не может быть, правда же?), что секретам свойственна парность. Раз Баррет не рассказывает Тайлеру про небесный свет, то и Тайлер естественным образом что-то скрывает от Баррета. Равновесие превыше всего.
Мысль дикая. Но, видится Баррету, вполне допустимая.
Еще одно странное явление: Баррет разрывается между обидой на предательство (он быстро подсчитывает в уме, сколько раз Тайлер говорил, что перестал принимать наркотики? – для Баррета существует огромная разница между ложью и несказанной правдой), обеспокоенностью (кокаин Тайлеру вреден, как вреден он вообще любому, но Тайлер особенно податлив, для него слишком убедителен его собственный образ, рожденный под воздействием кокаина) и чувством облегчения (за которое ему стыдно) от того, что наконец у него есть чем порадовать Эндрю, что теперь он для Эндрю не просто ничем не примечательный мужчина, до его появления лежавший в одиночестве на кровати.
Баррет достает из ящика пузырек – крошечный цилиндр из прозрачного пластика с черной пластмассовой крышкой. Показывает его Эндрю. Тот кивает с видом знатока, будто соглашаясь с широко известной мудростью, которая не теряет в цене оттого, что ее повторяют на протяжении столетий. Баррет отдает ему пузырек.
Баррет пробовал кокаин два раза, на тусовках, много лет назад, и тяги к нему никогда не испытывал. Оба раза он не почувствовал практически ничего, кроме головной боли и повышенной тревожности, которой ему и без того хватало.
Эндрю отвинчивает крышку. Достает из кармана связку ключей (и зачем ему столько, явно больше десятка), опускает один ключ в пузырек, после чего протягивает его Баррету. На кончике ключа – аккуратный холмик белого порошка.
