Снегириная заря - [7]

Память о торжественных годах.

Память нашей стройки межколхозной —

Красный флаг на мачте у воды,

Над водою солнечные сосны,

Голых пяток на песке следы.

Было чувство счастья и свободы,

Все на свете было нипочем,

Мы друзей учились в эти годы

Загорелым чувствовать плечом!

ЕГОР

Растет щепы летучий ворох,

Шпаклевка в свежий паз легла.

Спасибо плотнику Егору,

Что из соседнего села!

Все утро бился я над пазом,

Топор и вкривь и вкось клевал,

Егор взглянул хозяйским глазом

И мой топор расколдовал.

Хлебнет сырой воды из кружки,

Со лба рубашкой вытрет пот,

И рубит, рубит, и частушки —

Ну хоть записывай! — поет.

БРИГАДИР

В. П. Лукошкову

Солнце, сосны и гул водопада

За изгибом реки впереди,

Молодая на сплаве бригада,

Бородатый с багром бригадир.

Над шипением речки сердитой,

Старой хваткой задоря парней,

Он стоит, словно гвоздь крепко вбитый,

На единственном, круглом бревне.

А свободные бревна вертляво

Мчатся рядом не в двух-трех шагах —

В пол-ладони и слева и справа,

Вот что значит

Стоять на ногах!

«У дороги, у бетонки…»

У дороги, у бетонки,

Где подъем к плотине крут,

Три шумливые сосенки

Самосвалам счет ведут.

Пятый… Сотый… Слишком много,

Потеряет счет любой!

К трем сосенкам на подмогу

Пять подруг бегут гурьбой.

На дороге, на бетонке,

Самосвалам не устать,

Зря стараетесь, сосенки,

Все равно не сосчитать!

«Воздух необычно голубой…»

Воздух необычно голубой,

Только облака проходят клином,

Только четверть неба над тобой

Отдано торжественным рябинам.

Ты на них взобрался бы, да лень,

Наломал бы веток — да не к спеху,

Уж такой сегодня выпал день,

Притомилось где-то даже эхо.

Молотилки умолкает стук,

Ни снопа на поле не осталось,

В мускулах твоих тяжелых рук —

Трудовая легкая усталость.

В ЛЕСПРОМХОЗЕ

Какая это радость — снег!

Ты можешь трогать, брать руками,

На шубе гладить, словно мех,

В снежок слепив, швырнуть как камень.

Ты можешь просто так смотреть,

Как пляшут искорки по снегу

На крышах, сучьях… или петь,

Или в сугроб нырнуть с разбегу.

Но только лучше в ранний час

Уйти, накинув полушубок,

Туда, где оседает наст

Под сапогами лесорубов.

Чтоб только ярость топора,

И белых веток колыханье,

И клубом в воздухе дыханье,

Не уловимое вчера!

«От Красавина до Шойны…»

От Красавина до Шойны,

От Печоры до Кеми

Гром гуляет беспокойный,

Ветер правит лошадьми.

Над Плесецкой и Мезенью

Стонут молнии с утра,

Словно светопреставленью

Нынче самая пора.

Но идут по ранней рани,

Ибо дел невпроворот,

Молодые северяне,

Многоопытный народ.

Бревна схвачены баграми,

Пароход уходит вдаль,

Сталь звенит на пилораме,

И сетей сверкает сталь.

От Коряжмы до Олонца,

От Шексны до Вайгача

Всходит молодости солнце,

Разрубая мрак сплеча!

СЕВЕР

Словно я из подвала вышел на свет —

До того прозрачен простор,

И нигде таких ослепительных нет

Меловых обрывистых гор.

И нигде таких, как здесь на заре,

Голубых не найдешь небес,

Солнце палочкой бьет по белой коре,

И звенит березовый лес.

И березы склоняются к роднику,

Что апрельских синиц бойчей,

И заря за лес уводит тоску

По жердинке через ручей.

У ОРЛЕЦОВ

Лес зеленый,

Тихий лес зеленый,

И плоты, и синяя вода,

Две девчонки в лодочке смоленой

В два весла плывут невесть куда.

А над ними чайки, а над ними

Облака и небо без конца,

И ведь есть у этой сказки имя,

Я когда-то слышал от отца.

А плоты уже подходят к бую,

Красный флаг на бревнах впереди…

Мама, мама!

На Двину родную

Словно в молодости погляди!

Годы, горе — это не пустое,

Только погляди как в первый раз,

Лишь на солнце не подымешь глаз —

До того смеется,

Золотое!

ОДА РОДНОМУ ГОРОДУ

«Я иду по земле, утрамбованной шагом столетий…»

Я иду по земле, утрамбованной шагом столетий,

От ботфортов Петра до бульдозеров наших времен.

Строят дом на песке непрактичные зодчие — дети,

На граните стоит боевой крепостной бастион.

Всем народам теперь по-родному земля эта снится,

В грунте корни дубов и опорой судьбе якоря.

Здесь и в небе журавль и на ветке зеленой синица,

И глядит Крузенштерн в кругосветных скитаний моря.

Этих тихих мостов белой ночью и сравнивать не с кем.

Да и бедные слепки теперь не нужны никому,

Если сотни народов приходят сюда с Достоевским

Или с пушкинским солнцем, дотла сожигающим тьму.

Ветер Балтики, ветер по-русски широкий и вольный,

Он великих полвека гордится рожденьем вторым,

И восходит заря каждым утром как знамя на Смольный,

Что судьбу указал деревням и трущобам сырым.

Город мой, молодой и жестокой борьбой умудренный,

Знал ты «юнкерсов» гул и бомбежек прицел не слепой,

Ты с ведерком ходил на Неву за водою студеной

Между трупов усталых блокадной стоверстной тропой.

Там, где пролита кровь, подымаются алые розы,

Где заря зажжена — раскрывается день золотой,

Парус в море скользит, над осокой играют стрекозы,

И мгновенью не скажешь — о как ты прекрасно, постой!

«Апрельский мир!..»

Апрельский мир!

Апрельский ветер ранний!

Пускай и нас приветствует весна

Огнем зари со стекол новых зданий

Из каждого умытого окна.

Встают по нитке новые кварталы,

Кран, как жираф, глядит через забор,

Трамвай звонком отсчитывает шпалы,

И отстает от жизни светофор.

Грузовикам успеть не просто к сроку,

Они спешат — не по сердцу простой,

И новое шоссе — стрелой к востоку,

Над ним сибирских лиственниц настой.

Апрельский мир!

Апрельский ветер ранний!

Уходят в море ладожские льды,