Снегири - [27]

Однако сейчас избежать его не было никакой возможности, оставалось надеяться, что сегодня, как это бывало довольно часто, он не обратит на меня внимания. Я покрепче прижала к себе ящик и попыталась пройти мимо. Филиппок пошел следом. Я еще надеялась, что обойдется. Внезапно он толкнул меня, и я упала. Я выпустила ящик, который шлепнулся в лужу. Одна сторона намокла, но все остальное еще можно было спасти. Я встала и, не обращая внимания на Филиппка, вытащила ящик из лужи. Одновременно с этим произошли два события: Филиппок вырвал у меня ящик и снова кинул его в лужу, и я увидела Мелкого. Мелкий, схватив огромную палку, которую чудом смог поднять, бежал к нам. «О черт!», – подумала я в тот момент, когда Мелкий ударил Филиппка по коленям. Филиппок упал в лужу прямо на ящик, у него было дурацкое изумленное лицо. Мелкий стоял рядом со мной и, крепко сжимая палку, яростно смотрел на Филиппка. Это была катастрофа. Сейчас Филиппок запомнит, как выглядит Мелкий, о котором он до этого момента представления не имел, поскольку не обращал внимания на детсадовцев, и начнет планомерно его изводить, причем не так, как меня. Он может подстеречь его на горке и побить, причем побить серьезно. Филиппок явно принадлежал к тем людям, которые изводят других просто потому, что это веселее, чем не изводить, а уж что он мог сделать с детсадовцем, который уронил его в лужу, я очень хорошо представляла.

И в тот момент, когда я это представила, меня охватила ярость.

Раньше я никогда не испытывала этого чувства. Оно было белое, слепящее и спокойное. Оно не оставляло место ничему другому. Внутри него было очень холодно и очень тихо, внутри него я знала, что делать. И я сделала это. Наклонившись к Филиппку и глядя ему прямо в глаза, я очень тихо – так, чтобы не слышал Мелкий – сказала: «Никогда не трогай этого мальчика. Если я узнаю, что ты хотя бы подошел к нему, я найду тебя и выколю тебе глаза циркулем». Филиппок смотрел на меня испуганными и какими-то детскими глазами. Я не стала ждать ответа, потому что он не был мне нужен.

Повернувшись к Мелкому, я забрала у него палку, взяла за руку и довела до ворот детского сада. По дороге мы молчали. Мелкий явно от ликования и перевозбуждения, а я от ужаса. Я больше не боялась Филиппка, я точно знала, что он никогда не тронет ни меня, ни Мелкого. Я была напугана тем, что сделала. Оказывается, я такое могла. Оказывается, Филиппка можно было не бояться. Оказывается, для этого нужно было сделать самую малость – забыть о том, кто ты, дать ярости заполнить себя и сделать то, что она подскажет. Оказывается, существовал способ победить Филиппка: нужно было перестать быть собой и превратиться в него. Я не знала, какое из этих открытий страшнее.

В школу я опоздала. Доставая из портфеля пенал, я очень надеялась, что открыв его, не увижу там циркуля. Теперь я знала, что у некоторых предметов есть та сторона, о которой я никогда не задумывалась, и сейчас я не хотела их видеть.

Когда я пришла домой, бабушка с Мелким лепили булочки, дома пахло корицей, и Мелкий сопровождал свои действия песней «Крейсер „Аврора"»; это была его любимая песня, Мелкий любил все героическое и печальное. Я бросила портфель, разделась и зашла в кухню. Мелкий все рассказал бабушке, это было видно по тому, как она смотрела на меня. Я села на стул, мне по-прежнему было холодно, возможно, я заболела.

– Бабушка, – спросила я, – есть средство, которое помогает от всего?

Точнее сформулировать я не могла. Бабушка подошла ко мне, и я уткнулась ей в руку. Руку была мягкая, посыпанная мукой, и пахла корицей и валерьянкой.

– Есть, – сказала бабушка. – Чай с мятой и медом. Ну, и немного поспать. Я – старая, и я врач, так что я точно знаю.

Она сделала мне чай и поставила очередной противень с булочками в духовку. Мелкий от «Крейсера „Авроры"» перешел к «Маме для мамонтенка». Я пила чай и смотрела на них. Теперь я знала, что у некоторых предметов есть вторая сторона и что я могу превращаться в чудовище, но не знала, что с этим делать.

Пирсинг

Платье было белым, на нем был вышит лебедь, а пояс завязывался на спине бантом. Это было не просто платье, это было китайское платье – мечта всех девочек с пяти до десяти, а также их мам и бабушек. За платьем нужно было охотиться, его нужно было доставать, купить его было невозможно. Такое платье надевали только на праздники, и оно всегда было «на вырост» – подол подгибали в несколько раз, и каждый год очередную складку распускали. Это было не просто платье принцессы, это было платье Золушки. Наступал день, когда распускать было уже нечего, часы били двенадцать, платье становилось слишком коротко. Я стала Золушкой, когда мне исполнилось семь. И это была катастрофа. Окончательная и бесповоротная.

Вечером ко мне должны были прийти гости. В том числе мальчик, с которым я недавно познакомилась в шахматном кружке и который мне страшно нравился. Он плохо играл в шахматы, зато практически наизусть знал «Таинственный остров», умел делать химические опыты и подарил мне книжку Даррелла. Целый месяц я предвкушала, как открою ему дверь в этом платье. Но сегодня платья не стало.