Снег в июле - [58]

Мы подошли к моему дому и остановились.

— Я вам скажу еще что-то, Игорь. Если вы попробуете принять этот дом незаконченным, я вас перестану уважать. И еще: если вы уволите Петра Ивановича за то, что он отстаивал свое мнение, это тоже будет недостойно. — Я протянула ему руку. — Извините, не приглашаю вас, поздно уже, устала.

— Старая любовь? — улыбаясь спросил он.

— Кто? Петр Иванович?.. Может быть, вполне может быть, Игорь. Только безответная.

Мы встретились взглядами. Он держался мужественно, был в тот момент очень хорош.

…Дома кот Лаврушка уселся на стол возле меня. Очень он чувствует настроение людей. Вчера, например, даже ко мне не подошел. Сегодня, когда я вернулась с работы, все время ходит за мной… Что, Лаврушка? Заглядываешь в записки? Все равно не поймешь… И березки за окном кланяются. Что, милые? Может быть, жалуетесь, что начал облетать ваш наряд? Какие вы стали худенькие!.. Ну ладно, спать.

Утром я искала союзников. Нет, если быть точной, сначала работала в бригаде штукатуров Шустика. Внедряла растворонасос и затирочную машину. Какое затасканное слово «внедрять»! Чем его можно заменить? Может быть, «применять» или «употреблять»? Нет, не то, не знаю. А что это слово означает, могу сказать: вот когда люди не хотят применять новое и всеми силами сопротивляются, как, например, бригада Шустика, а кто-то, как, например, я, заставляет их, то я «внедряю».

Нужно сказать, что механизация у моего друга Кудреватого была в самом зачаточном состоянии. И так все привыкли к ручной работе, что сейчас не очень любезно встречают мои потуги. Ничего, миленькие, переживу!

Вот после того как я «внедрила», совсем охрипла от споров и, до отказа взвинченная, пришла в прорабскую, вспомнила о союзниках. И тут же сразу — есть еще бог на земле, есть, есть! — один кандидат в союзники явился в образе элегантного сорокадевятилетнего, а может быть и старше (не хочется говорить пятидесятилетний — за этой гранью уже трудно к нему приставить эпитет «элегантный»), мужчины с львиной гривой сероватых волос, крупным лицом, на котором умещалось большое число складок (по той же причине не говорю — морщин). Позже я заметила: что бы он ни говорил — плохое, хорошее, грустное, веселое, — в каком бы настроении ни был, улыбка, мягкая, просящая о снисхождении и в то же время отпускающая вам грехи, постоянно присутствовала на его лице. Словно раз навсегда была отлита из гипса, и даже если бы он захотел согнать ее с лица, все равно не смог бы этого сделать.

Он одернул на себе пиджак, желтый, с черной полоской, и представился:

— Архитектор Романов Роман Павлович.

— Очень, очень приятно, — обрадовалась я.

Ему бы удивиться такой радостной встрече, может быть, он внутренне и удивился, но согнать с лица гипсовую улыбку не смог. Незаметно положил на табуретку газетку, уселся.

— Вы знаете, Нина Петровна, уже давно не видал такой хорошей отделки. Буду на госкомиссии требовать для вас «отлично».

— «Отлично»?

— Да-да, — подтвердил он.

В это время вошла Василина, архитектор вежливо встал и поклонился. Василина густо покраснела и спряталась в свой угол. Наверное, впервые в жизни ей кланялся такой представительный мужчина.

— Но, Роман Павлович, вы ведь знаете, восемь этажей не закончены.

— О-о! — воскликнул он. Как мне показалось, он сделал потуги шире улыбнуться, но из этого ничего не вышло, застывшая улыбка не поддавалась. — О-о-о! Это не имеет никакого значения. Мы примем дом и так.

Вот тебе раз! Союзничек-то ускользал.

— Вы меня не поняли, Роман Павлович.

Кажется, это было на первом курсе института… Да, на первом, тогда Анюта обучала меня очень тонкой и многозначительной улыбке. Хоть прошло уже семь лет, но я постаралась ее изобразить. Архитектор обеспокоенно задвигался на стуле.

— Я считаю, Роман Павлович, — все время держа его под прицелом, продолжала я, — мы не должны сдавать дом незаконченным. Ваш дом должен быть во всей красе… Василина, подойди сюда! — приказала я. В последнее время я начала ставить под сомнение силу своих чар и все чаще стала обращаться за помощью к Василине.

Она подошла и села рядом со мной, напротив архитектора.

— Но… но… как? Я ведь уже подписал акт рабочей комиссии.

Я подтолкнула Василину, и мы уже на пару заулыбались пуще прежнего.

— Но… но… — мялся архитектор.

Наши улыбки разгорались. Он вдруг вскочил и, слегка прихлопнув большой рукой по столу, решительно сказал:

— Хватит! Больше не буду принимать незаконченные дома. Не буду, и все!.. Ваш телефон. — Я назвала. — Домашний? — Я ответила, что не работает. — Так, хорошо! Госкомиссия послезавтра? — Я подтвердила. — Я им дам бой!

Наверное, в этот момент он сам верил тому, что говорил. Стоял решительный, мужественный, откинув назад гриву седоватых волос.

Он попрощался, величественно направился к двери.

— Газетку возьмите, — вдруг сказала Василина.

— А? Что? — Архитектор остановился. Но было совершенно очевидно, что после столь впечатляющего выступления никак нельзя было вернуться за помятой газетой. Махнув рукой, он вышел.

— Зачем это ты? — давясь от смеха, спросила я.

— А пусть не думает, Нина Петровна, что вы ему чего-то обещали, — ревниво сказала Василина. — Он не для вас…