Снег в апреле - [17]

— Ты никогда не обращал на меня внимания. Ты всегда приказывал мне убраться подальше с твоей дороги.

— Да, но это было тогда, когда ты была маленькой девчонкой, до того, как ты стала так очаровательна. Кстати, ты знаешь, я не узнал тебя вчера. Только когда ты сняла темные очки, я понял, что это ты. Ты загадала мне загадку.

— Кофе готов?

— Да. Давай пить, пока он не остыл.

Они сели друг напротив друга за чистым кухонным столом. Лиз обхватила кружку руками, будто бы ее пальцы все еще мерзли. Провоцируя его на продолжение животрепещущего разговора, она напомнила:

— Мы говорили о твоей женитьбе.

— Я не собираюсь жениться.

— Как долго ты пробудешь в Карнеях?

— Пока не завершу все дела. А ты?

Лиз пожала плечами:

— Я, кажется, теперь южанка. Моя мать и Паркер сейчас в Лондоне по делам. Я звонила ей из Прествика, когда вернулась, сообщила ей о Чарльзе. Она пробовала уговорить меня приехать к ним, но я объяснила, что хочу быть на похоронах.

— Ты все еще не сказала мне, долго ли пробудешь в Рози-Хилл.

— У меня нет планов, Оливер.

— Тогда останься еще ненадолго.

— Ты просишь?

— Да.

После этих слов между ними пропала последняя натянутость. Они сидели болтая, позабыв о времени. Вдруг часы в холле пробили двенадцать, и Лиз опомнилась. Взглянув на них, она воскликнула:

— Боже, неужели так поздно?! Я должна идти.

— Зачем?

— Завтрак. Помнишь эту странную старомодную привычку или ты прекратил завтракать?

— Нисколько.

— Пойдем со мной, позавтракаешь с нами.

— Я отвезу тебя домой, но на завтрак не останусь.

— Почему?

— Я потратил впустую половину утра, сплетничая с тобой, и у меня осталась целая куча дел.

— Тогда приходи ужинать. Сегодня вечером?

Он подумал и отклонил приглашение, поинтересовавшись:

— А завтра можно?

Она пожала плечами — жест, воплощающий женскую терпимость:

— Когда тебе будет угодно.

— Завтра, наверное. Приблизительно в восемь, ладно?

— Пораньше, если ты хочешь чего-нибудь выпить.

— Ладно. Немного пораньше. Теперь надевай шляпу и пальто, я отвезу тебя домой.

У него был маленький скоростной темно-зеленый автомобиль с низкой посадкой. Она сидела около него, сунув руки в карманы, глядя вперед на суровый шотландский пейзаж, и остро ощущала, что очень близко знает мужчину, сидящего рядом, настолько близко, что это почти раздражает.

Он изменился и все же остался прежним. Он стал старше. На лице появились морщины, которых не было прежде, и выражение в глубине глаз было каким-то незнакомым. Но это был все тот же Оливер — пренебрежительный, уверенный в себе, неуязвимый.

Для Лиз всегда существовал только Оливер. Чарльз был просто оправданием частых посещений Карнеев. Лиз бесстыдно использовала его еще и потому, что он поощрял ее постоянные визиты и всегда был рад ее видеть. Но она приходила именно из-за Оливера.

Чарльз был весь какой-то домашний, с лохматыми светлыми волосами и веснушками на лице. А Оливер был само светское очарование. У Чарльза всегда было время и терпение для застенчивого подростка. Время, чтобы научить ее, как лучше играть в теннис, время, чтобы научить ее танцевать взрослые танцы вроде твиста. Но она всегда смотрела только на Оливера и мечтала о танце с ним.

Но конечно, он не танцевал с ней. Всегда был кто-то еще, какая-нибудь незнакомая девушка или гостья с юга. «Я встретил ее в университете, на вечеринке...» или где-нибудь еще. За эти годы их было много. Девушки Оливера были притчей во языцех, но Лиз не считала это забавным. Лиз наблюдала за ними издалека и ненавидела их всех. Она мысленно делала их изображения из воска, протыкала их булавками и ломала. Подростковая ревность изводила ее.

А после развода ее родителей именно Чарльз писал Лиз письма, в которых сообщал ей все новости из Карнеев, именно он поддерживал с ней связь. Но лишь фотографию Оливера — крошечный измятый снимок, который она сделала самостоятельно, — она хранила в кармашке своего бумажника, который всегда носила с собой.

Теперь, сидя рядом с Оливером, она внимательно разглядывала его. Сильными руками с длинными пальцами и квадратными ногтями он крепко держал руль. Около большого пальца был шрам, и она вспомнила, как он поранил руку колючей проволокой на заборе. Она перевела глаза выше: воротник из овчины был поднят до волос — темных и густых. Затем он почувствовал пристальный взгляд и повернул голову, чтобы улыбнуться ей. Его глаза под темными бровями были синими, как небо.

— Изучаешь меня? — спросил Оливер, но Лиз не ответила. Она вспомнила, как прилетела в Прествик, где ее встречал отец. «Чарльз погиб», — сообщил он. Сначала был ужасный момент недоверия. Земля ушла из-под ног, и Лиз оказалась на краю пропасти.

— Оливер? — спросила она слабым голосом.

— Оливер в Карнеях. По крайней мере, должен там быть. Он приехал из Лондона сегодня. Похороны в понедельник.

Оливер в Карнеях. Чарльз, дорогой, добрый старина Чарльз теперь мертв, но Оливер жив, и Оливер в Карнеях. В конце концов, она снова его увидит... Возвращаясь в Рози-Хилл, она думала только об этом: «Я увижу его. Завтра я увижу его, и на следующий день, и потом». И она позвонила матери в Лондон, чтобы сказать о Чарльзе, но, когда Элайн попробовала убедить ее не переживать и ехать на юг к ней, Лиз отказалась. Оправдание было очевидным.