Снег - [109]

– Если ты в это веришь, – осторожно сказал Ка.

– Я говорю это только тебе. Неджип рассказывал тебе тайны, о которых не говорил никому. Умоляю, скажи мне правду! Неджип мне никогда не говорил, что в нем зарождаются атеистические сомнения. Но тебе он мог рассказать об этом. Тебе Неджип никогда не говорил, что сомневается (помилуй, Аллах!) в существовании Всевышнего?

– Он поведал не о том сомнении, о котором говоришь ты, а о кое-чем другом. Бывает так, что человек представляет себе смерть своих родителей, на глазах у него выступают слезы и одновременно он наслаждается этой печалью. Неджип говорил, что точно так же и он волей-неволей представлял себе, что Аллаха, которого Он очень любил, не существует.

– Сейчас и со мной происходит то же самое, – выпалил Фазыл. – И у меня нет никакого сомнения в том, что это сомнение посеяла во мне душа Неджипа.

– Но это сомнение не означает атеизм.

– Теперь я признаю правоту девушек, совершивших самоубийство, – с грустью сказал Фазыл. – Я только что сказал, что мог бы сам совершить самоубийство. Я не хочу называть покойного Неджипа атеистом. Но сейчас я слышу в себе некий атеистический голос и очень этого боюсь. Какой вы, я не знаю, но вы были в Европе, и вы, конечно же, познакомились со всеми этими образованными, пьющими и употребляющими наркотики людьми. Пожалуйста, расскажите, что чувствует атеист?

– Такого, чтобы человек постоянно хотел совершить самоубийство, не бывает.

– Не постоянно, но иногда мне хочется себя убить.

– Почему?

– Потому что я все время думаю о Кадифе и в голове у меня больше ничего нет! Она постоянно у меня перед глазами. Когда я делаю уроки, когда смотрю телевизор, когда жду, чтобы наступил вечер, без всякой причины все напоминает мне Кадифе, и мне очень больно. Я чувствовал это и до смерти Неджипа. На самом деле я всегда любил не Теслиме, а Кадифе. Но я похоронил в себе все, потому что это была любовь моего друга. Эту любовь заронил во мне Неджип, все время говоря о Кадифе. Когда военные напали на общежитие, я понял, что они могли убить Неджипа, и обрадовался, да. Не из-за того, что могу выплеснуть наружу мою любовь к Кадифе, а из-за ненависти к Неджипу, который напоил меня этой любовью. Сейчас Неджип умер, теперь я свободен, но это не привело ни к чему, кроме того, что я еще больше влюбился в Кадифе. Я думаю о ней с самого утра и постепенно теряю способность думать о чем-то другом. О Аллах, что мне делать?

Фазыл закрыл обеими руками лицо и заплакал навзрыд. Ка зажег сигарету «Мальборо» и тут ощутил эгоистическое безразличие. Он долго гладил голову Фазыла.

В этот момент к ним подошел агент Саффет, который одновременно смотрел телевизор и наблюдал за ними.

– Пусть юноша не плачет, я не понес его удостоверение в центр, оно у меня, – сказал он.

Поскольку все еще плакавший Фазыл никак не отреагировал на эти слова, Ка протянул руку и взял удостоверение, которое шпик протягивал, вытащив из кармана.

– Почему он плачет? – спросил Саффет с отчасти профессиональным, отчасти просто человеческим интересом.

– От любви, – ответил Ка.

Это тут же успокоило шпика. Ка смотрел ему вслед до тех пор, пока тот не вышел из чайной.

Потом Фазыл спросил, чем он может вызвать интерес Кадифе. Между делом он сообщил и о том, что весь Карс знает – Ка влюблен в сестру Кадифе Ипек. Страсть Фазыла показалась Ка такой безнадежной и невозможной, и он на миг испугался, что такой же безнадежной может оказаться и его любовь к Ипек. Фазылу, который уже переставал всхлипывать, он без воодушевления повторил предложение Ипек: «Будь собой».

– Но я не могу этого сделать, пока во мне две души, – сказал Фазыл. – И к тому же атеистическая душа Неджипа постепенно захватывает меня. После того как я многие годы думал о том, что молодые товарищи, которые занимаются политикой, совершают ошибку, сейчас мне хочется вместе с исламистами сделать что-нибудь против военного переворота. Но я чувствую, что сделаю это для того, чтобы обратить на себя внимание Кадифе. Меня пугает то, что у меня в голове нет ничего, кроме Кадифе. Не оттого, что я ее совсем не знаю. Из-за того, что я теперь не верю ни во что, кроме любви и счастья, совсем как атеист.

Пока Фазыл плакал, Ка колебался, сказать ему или нет, чтобы он никому не рассказывал о своей любви к Кадифе и что ему надо бояться Ладживерта. Он думал, что, раз Фазыл знает о его отношениях с Ипек, ему уж точно известно и об отношениях Кадифе и Ладживерта. Но если он знает об этом, то ему не следует любить ее, подчиняясь иерархии их политической организации.

– Вся проблема заключается в том, что мы бедны и мало значим, – сказал Фазыл со странной страстью в голосе. – Нашим жалким жизням нет никакого места в истории человечества. И в конце концов все мы, кто живет в этом жалком городе Карсе, в один прекрасный день сдохнем и исчезнем. Никто о нас не вспомнит, никто нами не заинтересуется. Мы останемся не имеющими никакого значения людьми, которые режут друг другу горло, споря о том, чем женщинам нужно покрывать голову, людьми, которые погрязли в своих маленьких и ерундовых ссорах. Все забудут о нас. Когда я вижу, что мы уйдем из этого мира, прожив такую глупую жизнь и не оставив никакого следа, я отчетливо понимаю, что в жизни нет ничего, кроме любви. И тогда мне делается больно от того, что я чувствую к Кадифе, от того, что в этом мире я могу утешиться, только обняв ее, и она не выходит у меня из головы.