Снайперские дуэли. Звезды на винтовке - [32]

— Пойдем, Аленка, хватит, — хрипло сказал я.

Мне мучительно захотелось поскорее вернуться в полк, чтобы снова взять в руки свою винтовку и мстить, мстить, мстить фашистам за все страдания ленинградцев.

Сестра-хозяйка нашего хирургического отделения завела меня в свою каптерку:

— Одевайтесь, больной! — и показала на новенькое командирское обмундирование, лежавшее на стуле.

Ничего не понимая, но привыкший подчиняться, я натянул на себя диагоналевую гимнастерку, синие галифе, хромовые сапоги.

«Ну прямо как на смотрины!» — подумал я. И не ошибся.

— Готов, жених? — спросила сестра, придирчиво осмотрев меня со всех сторон, и добавила: — А теперь пошли.

— Куда, сестричка? — робким, неприятно-вкрадчивым голосом спросил я в надежде выяснить наконец, что все это значит.

— К начальнику госпиталя пойдем.

— Почему к начальнику? Это что, на выписку?

— Много будешь знать — скоро состаришься! — отрезала она.

Сестра открыла дверь с табличкой: «Начальник госпиталя» и, пропустив меня вперед, доложила:

— Товарищ начальник, больной Николаев по вашему приказанию доставлен. Разрешите идти? — И, получив разрешение, вышла.

Я стоял, потихоньку осматриваясь. В кабинете находились начальник госпиталя и двое незнакомых — высоких, тоже в белых халатах, но только внакидку.

— Проходи, Николаев, присаживайся! — услышал я голос начальника госпиталя. — Расскажи-ка товарищам, как себя чувствуешь.

— Отлично, товарищ начальник. Здоров, почти свободно передвигаюсь и очень вас прошу направить меня обязательно в свою двадцать первую дивизию, в свой полк.

— Э… Не то говоришь! Ты же еще и ходить-то как следует не можешь, и слаб еще, и шов пока не сросся. Товарищ полковник, — обратился начальник госпиталя к одному из двух незнакомых мне командиров, — сегодня он нетранспортабельный. А вот недельки через две — пожалуйста.

— Ну что ж, рады были познакомиться, товарищ старший сержант. Выздоравливайте! Мы еще зайдем к вам, — сказал таинственный полковник. — А пока свободны, отдыхайте, старший сержант!

Прошло десять дней. И снова старшая сестра принесла мне обмундирование. Только теперь она дала мне еще и шинель, шапку-ушанку, меховые рукавицы. Я стал нервничать: долго возился, пришивая свежий подворотничок к гимнастерке да прилаживая к петлицам шинели красные треугольнички старшего сержанта и эмблему пехотинца — белую эмалевую мишень с двумя крест-накрест винтовками на ней. Потом надраил до блеска каждую пуговицу. Но вот все было готово. Мы спустились к подъезду.

Там стояла черная «эмка». Открылась задняя дверца, и кто-то произнес:

— Прошу! Давно ждем.

Я с трудом забрался и сел. Рядом сидели известные уже мне полковники. Мы поздоровались как старые знакомые.

— Поехали! — приказал шоферу один из них. — Жми теперь побыстрее, только не очень тряси.

Рванув с места, машина уверенно понеслась по заснеженным, промерзшим улицам Ленинграда. По пути, по привычке разведчика, смотрю по сторонам, стараюсь запомнить ориентиры.

— Разрешите спросить, куда едем?

— Какой любопытный! Да ты не волнуйся, скоро сам все узнаешь.

Машина остановилась. Все вокруг было сверху затянуто камуфляжной маскировочной сеткой. «Когда же я тут был, когда это уже видел? Почему знаю, но не помню? — лихорадочно пронеслось у меня в голове. — Вот два павильона, такие простые и выразительные по форме, с отличными пропорциями… Да это же… Это же парадный въезд в Смольный!»

— Так это же Смольный, товарищи! — с облегчением вырвалось у меня. — Я по картинкам и фильмам хорошо помню это здание. Смольный!

— Что, узнал? Молодец! Бывать тут раньше не приходилось?

Оба полковника улыбнулись, видя мою растерянность и радость одновременно.

— Никак нет, не приходилось. Но вот тут, перед фасадом, должен быть памятник Ленину. Где же он?

— Заложен мешками с песком, спрятан от артобстрела. Вот двинем немца от Ленинграда, откроем снова! Пошли, товарищи.

Поднявшись по широким ступеням, мы прошли мимо козырнувшего нам дежурного командира и двух красноармейцев, стоявших с автоматами у входа в здание.

«Майор стоит! Ну дела… Да и немудрено, ведь тут теперь штаб Ленинградского фронта».

Полковник что-то сказал дежурному майору, показал документ. Тот утвердительно кивнул.

— Пойду доложу, — сказал один из «моих» полковников и пошел куда-то вверх по лестнице.

— Пойдем и мы, старший сержант, подождем немного в приемной, скоро нас пригласят, — сказал второй.

Ждали мы минут семь, не больше.

— Ну, пошли, Николаев, — сказал полковник.

Я поднялся, расправил за поясом складки на гимнастерке, кое-как пригладил волосы и шагнул в распахнутую дверь.

Мы очутились в просторном кабинете. Я осмотрелся. У дальней стены между двух окон стоял большой письменный стол, покрытый зеленым сукном. На нем — массивный малахитовый письменный прибор. У стен — заполненные книгами застекленные шкафы, над ними — портреты Маркса, Энгельса, Ленина. У стола — два кожаных кресла, а между ними — маленький полированный столик.

Хозяин кабинета продолжал стоя что-то писать в блокноте, склонившись над столом. Он посмотрел на нас, молча пригласил подойти поближе и в то же время, не бросая ручки, которой продолжал писать, пальцем сделал знак, явно предлагавший секундочку подождать, помолчать. Закончив писать, распрямился, положил ручку на чернильный прибор и произнес: