Снайперские дуэли. Звезды на винтовке - [18]
И все-таки свой первый выстрел я сделал не по той землянке. Метрах в сорока от нее была другая. Ни окон, ни дверей, обращенных в мою сторону. Зато я увидел сразу трех гитлеровцев, вышедших из-за белого бугра землянки. Один из них был по пояс голым, а двое других — без шинелей, в мундирах. Тот, полуголый, подняв вверх руки, стал ходить туда-сюда. «Кому он там в плен сдается? А, скотина, зарядочкой заниматься вышел!» — догадался я. Двое остальных стали умываться снегом. Дождавшись момента, когда полуголый наконец-то остановился и стал приседать, сделал свой первый выстрел. Фашист присел и… повалился на снег, лег, вроде как загорать собрался, обрадовавшись яркому солнцу. Те двое продолжали тереть свои лица снегом. Потом один из них повернулся, посмотрел на лежавшего и что-то, видимо, сказал другому. Повернулся и тот. Оба постояли, посмотрели на раскинувшегося на снегу, потом подошли и стали его поднимать. А потом, поняв, в чем дело, начали растерянно озираться по сторонам, не соображая, откуда могла залететь пуля. На наши траншеи они даже и не посмотрели, видимо считая, что до них слишком далеко. Я не позволил им слишком долго раздумывать и продырявил того и другого.
«Неплохо для начала», — подумал я и снова зарядил винтовку. А три патрона из кармана аккуратно положил на полочку — для счета. И едва успел снова изготовиться к стрельбе, как увидел приближавшийся к штабной землянке мотоцикл с коляской.
Водитель лихо подкатил и как вкопанный остановился у самой двери. С заднего сиденья моментально соскочил длинный немец и стал помогать выбираться из коляски толстому гитлеровцу. Пока он услужливо выволакивал этого, видно, важного чина, я занялся водителем, он тут же как бы улегся отдохнуть на руль машины и больше не двигался. А длинный все тащил застрявшего в люльке толстяка наружу. Наконец тот вылез и стал топтаться на месте. Я сделал выстрел. Длинный тем временем повернулся к водителю мотоцикла, хотел ему, как я подумал, дать команду отъезжать, но, увидев того будто уснувшим за рулем, толкнул, однако, конечно, напрасно.
После моего третьего выстрела, взмахнув руками, завалился навзничь за мотоциклом и длинный.
«Так… Еще три патрончика положим!» И я выложил их из кармана на полочку. «Что будем делать дальше?» — разговаривал я сам с собой, возбужденный такой удачей. А события развивались с молниеносной быстротой. Не успел я перезарядить свою винтовку и снова изготовиться к стрельбе, как, привлеченные шумом мотоцикла, возможно кого-то ожидавшие, фашисты выскочили из землянки. Это были два офицера в мундирах с поблескивавшими на груди орденами, в фуражках с высоким верхом. Один из них бросился к тому гитлеровцу, который всего каких-то несколько минут назад сидел в люльке, а теперь лежал перед землянкой на снегу мертвым. Второй что-то кричал, вызывая помощь из земляки. Оттуда моментально выскочил третий офицер и тоже кинулся к убитому. Они начали поднимать его, пытаясь затащить в землянку. Первым я убил того, который распоряжался, — я так понял, что он был важней этих двух, тащивших толстяка. Следом за ним нашли свою смерть и остальные.
Азарт азартом, а рассудок все же мне подсказывал: «Хватит на сегодня! Нельзя бить с одного места так долго — засекут!» На какое-то время я прекращаю вести стрельбу, только продолжаю наблюдать за фашистами. Так или иначе, мне все равно не выбраться отсюда до наступления темноты.
Но не прошло и часа, как фашисты снова зашевелились. Начали короткими перебежками, от землянки к землянке, приближаться к штабу и мотоциклу… И не вытерпело мое сердце: я снова открыл стрельбу по этим бандитам. Вот упал один, за ним и другой замер. Остальные разбежались — как ветром всех сдуло! Попробовал поджечь мотоцикл — получилось! Два бронебойно-зажигательных патрона, попав в бензобак, сделали свое дело.
«Одиннадцать за день! Нет, брат, такой рекорд тебе даром не пройдет!» И, вспомнив, как сам учил осторожности молодых бойцов, будущих снайперов, бросаю не только стрельбу, но и наблюдение за противником. Присаживаюсь в своем глубоком окопчике. В нем тесно, и к тому же страшно хочется пить. Захотелось немного и поспать — видно, сказалось нервное перенапряжение. «Что ж, немного можно расслабиться». Но не успел я закрыть глаза, как мимо просвистел снаряд и разорвался где-то рядом. Мгновенно вскочив, я выглянул из окопа и увидел метрах в трехстах от себя осыпающиеся с высоты огромные комья земли.
«Ого! Тяжеленьким швыряются! Это, похоже, дальнобойная работает — выстрела почти не слышно!» Я радуюсь, что вражеские артиллеристы бьют плохо — сделали огромный, километров в пять, недолет. Радуюсь тому, что снаряд разорвался не в Ленинграде, а на пустом поле, пусть даже и около наших траншей.
Через несколько минут я снова услышал свист летевшего снаряда. Он нарастал. Разрыв его заставил меня пригнуться пониже в своей ячейке. Этот снаряд упал уже метрах в ста от меня и ближе к трамваю. За разрывом я не услышал третьего разрыва, лишь почувствовал, как ходуном заходила земля у меня под ногами, — это где-то рядом разорвался третий снаряд.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».
Записки рыбинского доктора К. А. Ливанова, в чем-то напоминающие по стилю и содержанию «Окаянные дни» Бунина и «Несвоевременные мысли» Горького, являются уникальным документом эпохи – точным и нелицеприятным описанием течения повседневной жизни провинциального города в центре России в послереволюционные годы. Книга, выходящая в год столетия потрясений 1917 года, звучит как своеобразное предостережение: претворение в жизнь революционных лозунгов оборачивается катастрофическим разрушением судеб огромного количества людей, стремительной деградацией культурных, социальных и семейных ценностей, вырождением традиционных форм жизни, тотальным насилием и всеобщей разрухой.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Автор книги «Последний Петербург. Воспоминания камергера» в предреволюционные годы принял непосредственное участие в проведении реформаторской политики С. Ю. Витте, а затем П. А. Столыпина. Иван Тхоржевский сопровождал Столыпина в его поездке по Сибири. После революции вынужден был эмигрировать. Многие годы печатался в русских газетах Парижа как публицист и как поэт-переводчик. Воспоминания Ивана Тхоржевского остались незавершенными. Они впервые собраны в отдельную книгу. В них чувствуется жгучий интерес к разрешению самых насущных российских проблем. В приложении даются, в частности, избранные переводы четверостиший Омара Хайяма, впервые с исправлениями, внесенными Иваном Тхоржевский в печатный текст парижского издания книги четверостиший. Для самого широкого круга читателей.
Их военная специальность считалась на фронте одной из самых сложных и опасных. Они были первоочередной целью для немецких наводчиков и стрелков. Наступая с передовыми отрядами Красной Армии, участвуя в атаках штурмовых групп, артиллерийские разведчики-наблюдатели несли тяжелые потери. Поэтому их мемуары — большая редкость. Автор этой книги тоже не раз смотрел в лицо смерти, пройдя с 6-й артиллерийской дивизией прорыва от Белоруссии до Эльбы: «Прогремела короткая артподготовка, и танки двинулись вперед. Мы вскочили и побежали вслед за ними.
Захватывающие мемуары аса Великой Отечественной. Откровенный рассказ о боевой работе советских истребителей в небе Балтики, о схватках с финской и немецкой авиацией, потерях и победах: «Сделав „накидку“, как учили, я зашел ведущему немцу в хвост. Ему это не понравилось, и они парой, разогнав скорость, пикированием пошли вниз. Я повторил их прием. Видя, что я его догоню, немец перевел самолет на вертикаль, но мы с Корниловым следовали сзади на дистанции 150 метров. Я открыл огонь. Немец резко заработал рулями, уклоняясь от трассы, и в верхней точке, работая на больших перегрузках, перевернул самолет в горизонтальный полет.
От обороны Ленинграда до операции «Багратион», от кровавой мясорубки на Синявинских высотах до триумфальной Висло-Одерской операции, ставшей настоящим блицкригом Красной Армии, — автор этой книги, командир 311-й стрелковой дивизии 1-го Белорусского фронта, с боями прошел от Прибалтики до Эльбы, одним из первых вступил на территорию Германии и был удостоен звания Героя Советского Союза. Однако его мемуары, созданные на основе фронтового дневника, при жизни автора так и не увидели свет — комдив Владимиров писал настолько жестко и откровенно, не замалчивая ни ошибок командования, ни случаев непростительной слепоты и некомпетентности, что его воспоминаниям пришлось ждать публикации более трети века.
Герой Советского Союза, заслуженный военный летчик СССР В. В. Решетников в годы Великой Отечественной войны совершил 307 боевых вылетов, бомбил Кенигсберг, сам дважды был сбит — зенитным огнем и истребителями противника (причем во второй раз, выпрыгнув из горящего самолета с парашютом, приземлился на минное поле и чудом остался жив), но всегда возвращался в строй. Эта книга — захватывающий рассказ о судьбе поколения Победителей, о становлении и развитии советской Авиации Дальнего Действия.