Снайперские дуэли. Звезды на винтовке - [16]
С Володей мы легко находили темы для разговоров. При свете самодельной коптилки, заправленной бензином или жиром, мы вспоминали далекое, дорогое мирное время. Мы вспоминали наш довоенный 154-й полк, пограничный город, красоту карельской природы. Вспоминали, конечно, и свой родной Тамбов, нашу до обидного короткую юность, свой дом, родных и знакомых. Только о девушках, о любимых мы не говорили, — просто у нас их не было.
Володя Дудин, став старшиной роты, заботился о снабжении личного состава боеприпасами, обмундированием и питанием. А в свободное от работы «личное» время он вместе со мной выходил на передний край со снайперской винтовкой. На его боевом счету уже числилось десятка три уничтоженных фашистов.
Однажды мы так увлеклись с ним беседой, что не заметили, как за закрытой дверью землянки наступил рассвет. Напомнил нам об этом наш полковой острослов и насмешник, лихой в прошлом шофер Володя Козырев. До войны он возил командира полка, но проштрафился, и его направили в строй.
Ворвавшись в каптерку, Козырев прямо с порога, сделав огромные глаза, закричал:
— Вы что же сидите тут, байки травите, а там фашисты такую пакость придумали!
— Что там еще за пакость ты увидел? — недовольно спросил Дудин, привычно ожидая от Козырева очередного подвоха или розыгрыша. — Опять сюда трепаться пришел?
— Да я вполне серьезно! Немцы поставили фанерный щит, а на нем — подлые надписи в наш адрес. Что делать-то будем?
— Пошли, Володя, — говорю я Дудину, — бери свою снайперку, посмотрим, что там за наглядная агитация у фашистов.
Вот и передний край. Действительно, на немецкой землянке стоит фанерный щит на тонких рейках, воткнутых в снег. По щиту крупно написано углем: «Здовайтеся миряни! Передите наша сторона!»
— Ну-ка, старшина, — говорю я Дудину, — заряжай полную обойму да бей! Ты — по правой, а я начну по левой стегать.
После шести моих выстрелов щит накренился на левую сторону: рейка была перебита. Правая, Вовкина, еще держалась. По ней я успел сделать всего один выстрел: последняя пуля, выпущенная Дудиным, сделала свое дело — фанерный щит упал, завалившись лицевой стороной в нашу сторону.
— Вот так-то будет лучше! И на что, сволочи, рассчитывали? Чекистам писать такое! А тебе, Козырев, в благодарность за проявленную бдительность я открою секрет: тебя хотят снова посадить на машину. Правда, пока на санитарную.
Володю Козырева действительно вскоре забрали в наш медсанбат. Мы, его друзья, были рады за него: он любил свое дело и водителем был отменным. И парень он был лихой. Скольких раненых перевез в Ленинград наш Володька! Скольким жизнь спас! Возил оперативно, в любую погоду, проскакивая под артобстрелами, бомбежками…
Володя Козырев умер в 1973 году в Тамбове. Работая на машине городской «Скорой помощи», он сам был безнадежно болен.
— Слышь, Вовка, — говорю я как-то Дудину, — завтра я решил посидеть в одном хорошем месте. Знаешь на нейтралке разбитый трамвай? Так я уже два дня кручусь там, готовлю огневую позицию. Сегодня она у меня будет закончена. Удобно — до немцев рукой подать, все видно как на ладони, а меня ни одна пуля не возьмет. Почти под трамваем оборудовался!
— Смотри не прогадай, — отвечает Дудин. — Ориентир и для немцев тоже очень хорош!
— Я и сам об этом думал, но больше двух дней там сидеть не собираюсь — сменю позицию.
— Ну, ни пуха тебе, ни промаха! — говорит мне Володя, подливая горячих щей из свежемороженой капусты нашей заготовки.
Как-то послали меня с группой бойцов «старшим заготовителем» на нейтральную полосу, где осенью хозяйничали ленинградские женщины. Нам тогда пришлось нелегко: под огнем противника, на сорокаградусном морозе отыскивать под глубоким снегом огромные кочаны и рубить их в темноте, а потом складывать в мешки из плащ-палаток. Зато капусты заготовили для батальона почти на месяц!
Мы с Володей от души посмеялись, вспомнив мой вторичный «огородный» поход. В ту ночь гитлеровцы почему-то совсем не вели огня в нашу сторону. А объяснилось потом все очень просто: кроме моей группы, в кромешной темноте трудились и фашисты — им тоже захотелось капусты… Когда мы разобрались, что к чему, было уже поздно: и те, и другие разошлись в разные стороны.
…Поблагодарив хозяина за щи, я отправился к себе: перед выходом надо успеть еще проверить свою «подружку», как мы, снайперы, называли испытанную в боях и безотказную русскую трехлинейку с оптическим прицелом. Проверить — значит почистить, смазать, а зимой и замаскировать: обмотать всю чистым бинтом, чтобы она не выделялась на снегу.
В своей землянке, пристроившись на каком-то ящике, я занялся этим привычным делом. Бойцы услужливо предлагали мне патроны из своих запасов с пулями, окрашенными в разные цвета: зеленые — бронебойные, красные — зажигательные, желтые — трассирующие. У немцев и финнов были пули с желтой окраской — это разрывные, так называемые «дум-дум», запрещенные международным правом. Однажды такая пуля, выпущенная фашистским снайпером, разорвалась в моей руке, разворотив «верхнюю треть левого плеча», как писалось потом в моей истории болезни.
Снайпер идет в засаду на день, а берет патронов на неделю — разных, всех сортов. Мало ли что может произойти за это время на переднем крае! Тщательно протерев каждый патрон в отдельности и разложив их по карманам ватника и брюк, набиваю полностью и патронташ. Вооружаюсь, как всегда, основательно: два пистолета — один в кобуре, другой за сапогом, несколько гранат, из них пара противотанковых, на поясе — финский нож. В сумке через плечо — противогаз. К ремню пристраиваю малую саперную лопатку в чехле — без нее на работу мы тоже не ходим. Большая лопата осталась в моей стрелковой ячейке, куда я собирался сейчас идти.
Венедикт Ерофеев (1938–1990), автор всем известных произведений «Москва – Петушки», «Записки психопата», «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора» и других, сам становится главным действующим лицом повествования. В последние годы жизни судьба подарила ему, тогда уже неизлечимо больному, встречу с филологом и художником Натальей Шмельковой. Находясь постоянно рядом, она записывала все, что видела и слышала. В итоге получилась уникальная хроника событий, разговоров и самой ауры, которая окружала писателя. Со страниц дневника постоянно слышится афористичная, приправленная добрым юмором речь Венички и звучат голоса его друзей и родных.
Имя этого человека давно стало нарицательным. На протяжении вот уже двух тысячелетий меценатами называют тех людей, которые бескорыстно и щедро помогают талантливым поэтам, писателям, художникам, архитекторам, скульпторам, музыкантам. Благодаря их доброте и заботе создаются гениальные произведения литературы и искусства. Но, говоря о таких людях, мы чаще всего забываем о человеке, давшем им свое имя, — Гае Цильнии Меценате, жившем в Древнем Риме в I веке до н. э. и бывшем соратником императора Октавиана Августа и покровителем величайших римских поэтов Горация, Вергилия, Проперция.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Воспоминания о партизанском отряде Героя Советского Союза В. А. Молодцова (Бадаева)
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.
Приняв боевое крещение еще над Халхин-Голом, в годы Великой Отечественной Георгий Осипов совершил 124 боевых вылета в качестве ведущего эскадрильи и полка — сначала на отечественном бомбардировщике СБ, затем на ленд-лизовском Douglas А-20 «Бостон». Таких, как он — прошедших всю войну «от звонка до звонка», с лета 1941 года до Дня Победы, — среди летчиков-бомбардировщиков выжили единицы: «Оглядываюсь и вижу, как все девять самолетов второй эскадрильи летят в четком строю и горят. Так, горящие, они дошли до цели, сбросили бомбы по фашистским танкам — и только после этого боевой порядок нарушился, бомбардировщики стали отворачивать влево и вправо, а экипажи прыгать с парашютами…» «Очередь хлестнула по моему самолету.
От обороны Ленинграда до операции «Багратион», от кровавой мясорубки на Синявинских высотах до триумфальной Висло-Одерской операции, ставшей настоящим блицкригом Красной Армии, — автор этой книги, командир 311-й стрелковой дивизии 1-го Белорусского фронта, с боями прошел от Прибалтики до Эльбы, одним из первых вступил на территорию Германии и был удостоен звания Героя Советского Союза. Однако его мемуары, созданные на основе фронтового дневника, при жизни автора так и не увидели свет — комдив Владимиров писал настолько жестко и откровенно, не замалчивая ни ошибок командования, ни случаев непростительной слепоты и некомпетентности, что его воспоминаниям пришлось ждать публикации более трети века.
Захватывающие мемуары аса Великой Отечественной. Откровенный рассказ о боевой работе советских истребителей в небе Балтики, о схватках с финской и немецкой авиацией, потерях и победах: «Сделав „накидку“, как учили, я зашел ведущему немцу в хвост. Ему это не понравилось, и они парой, разогнав скорость, пикированием пошли вниз. Я повторил их прием. Видя, что я его догоню, немец перевел самолет на вертикаль, но мы с Корниловым следовали сзади на дистанции 150 метров. Я открыл огонь. Немец резко заработал рулями, уклоняясь от трассы, и в верхней точке, работая на больших перегрузках, перевернул самолет в горизонтальный полет.
Герой Советского Союза, заслуженный военный летчик СССР В. В. Решетников в годы Великой Отечественной войны совершил 307 боевых вылетов, бомбил Кенигсберг, сам дважды был сбит — зенитным огнем и истребителями противника (причем во второй раз, выпрыгнув из горящего самолета с парашютом, приземлился на минное поле и чудом остался жив), но всегда возвращался в строй. Эта книга — захватывающий рассказ о судьбе поколения Победителей, о становлении и развитии советской Авиации Дальнего Действия.