Снадобье викингов - [11]

— Юлия Сергеевна, — спросил я ее, когда она кончила говорить, — что вам мешает выйти замуж за Владимира? Он разлюбил вас?

— Что вы, доктор! Скажете такое! Ведь это он, Володя, привел меня сюда и сейчас ждет на скамейке в горсаду.

— Ну, милая, — вмешался в разговор Антон Алексеевич, — тогда непонятно, чего вы от нас хотите.

— Скажите, можно ли мне быть любимой?..

Надо сказать, что этот вопрос поставил инспектора в еще большее недоумение, и он тут же воскликнул:

— А почему бы и нет?!

— В том-то и дело, что я не уверена в этом, — вновь сквозь слезы проговорила Юлия Сергеевна.

— Юля, — снова обратился я к девушке. — Если вы будете все время плакать, то мы так друг друга и не поймем. Не забудьте, что вас на улице ждут, и у нас дел немало. Мы хотим вам помочь, но не можем понять, чем. Расскажите, что вас привело сюда.

Снова наливаю воду. Девушка, держа стакан двумя руками, жадно пьет. Постепенно она успокаивается. Поправляет упавший на лоб локон волос и, пододвинув свой стул поближе к письменному столу, за которым мы сидим с Антоном Алексеевичем, спрашивает:

— А с чего мне начать?

— Скажите, когда впервые у вас проявилось это заболевание? — спрашиваю я, стремясь придать своему голосу будничный, спокойный тон.

— По словам мамы, и насколько я помню, это было давно, когда мы на лето приехали к бабушке. Она у нас жила на юге и очень любила цветы. Их было так много, что, когда я выходила в сад, то боялась заблудиться среди цветов.

— А что это были за цветы? — вступил в разговор наш инспектор.

— Это были розы. Мама говорила, что у бабушки был целый розарий в саду. Однажды я пошла вечером гулять, и мне показалось, что я заблудилась среди кустов. Вечерело, становилось все темнее и темнее, а я металась среди растений и никак не могла найти дорогу к бабушкиному дому. Только когда я громко заплакала и закричала, меня нашли и увели в комнату. Мне стало плохо, и я несколько дней пролежала в постели. На коже появились красные пятна, мне очень хотелось чесать их. Родственники думали, что я в темноте набрела на крапиву, которая росла около забора. Меня лечил местный врач участковой больницы, и скоро я выздоровела.

— А скажите, — вновь перебил Юлию Сергеевну Антон Алексеевич, — в дальнейшем вы были в гостях у бабушки?

— Нет, она вскоре умерла. На похороны ездила одна мама.

— И никогда потом вы не болели крапивницей?

— Какой крапивницей?

— Извините, у вас никогда потом не выступали на коже подобные пятна?

— Только полгода назад. Когда вы приходили ко мне в больницу, они у меня были, — ответила девушка.

— А скажите, пожалуйста, — обратился я к Юлии, — не дарил ли вам цветов Володя перед вашим последним заболеванием?

— Дарил. Когда мы подали с ним заявление в ЗАГС о вступлении в брак и возвращались домой, он купил мне огромный букет роз.

— Вы уверены, что это были именно розы?

— Конечно. Я еще занозила палец, и он, вытащив колючку, поцеловал его.

Мысль о причине заболевания, казалось, одномоментно возникла у нас обоих. Я нетерпеливо стал вертеть в руках злополучную поздравительную открытку, вложенную в конверт, а Антон Алексеевич встал и приоткрыл в комнате окно. Потом, обернувшись, спросил меня:

— Может быть, мы попросим девушку погулять? Только один вопрос. Юлечка, вы не будете возражать, если мы поговорим с Володей?

— Что вы, пожалуйста!

— Тогда, Юлия Сергеевна, я попрошу вас пригласить Владимира сюда.

Когда дверь за девушкой закрылась и постепенно затихли торопливые шаги, мы оба засмеялись. И хотя не обмолвились ни одним словом, нам обоим было ясно, что мы на правильном пути. Это была аллергия к цветам, в данном случае — к розам.

— Вы обратите внимание, — заметил Константинов, — ее проявлению всегда сопутствует какое-то нервное перенапряжение: испуг, когда она заблудилась в саду, радость, когда вновь вернулись счастье, любимый человек…

— Или напряжение, связанное с принятием такого важного шага, как согласие на замужество, — добавил я.

— Конечно. Но кто мог подумать, что аллергия может проявиться не только к самим цветам, но и к их изображению на открытке?

— Да, случай довольно редкий…

Мы прервали разговор, так как дверь отворилась и к нам в комнату буквально ворвался молодой человек. За ним, несколько смущаясь, вошла Юля.

— Простите меня, — торопливо проговорил он, — здравствуйте… Юля сказала, что вы хотите поговорить со мной… Что с ней?.. Почему она избегает меня и что-то скрывает? Ведь у нас через две недели свадьба!.. — задавал он нам вопрос за вопросом.

— Прежде всего присядьте. Вы, Юля, тоже, — сказал я, увидев, что она собирается выйти из комнаты. — Мы должны поговорить с вами обоими.

Сделав паузу и подождав, когда они сядут, мы продолжили начатый разговор.

— У Юлии Сергеевны — невосприимчивость к отдельным цветам, точнее, к розам. Это и тяготит ее, — начал я.

— Так неужели медицина бессильна против такого пустяка? Ведь вы спасаете жизнь людям! — воскликнул Володя.

— А скажите, доктор, это заболевание не заразно? — заговорила молчавшая до сих пор девушка.

— Успокойтесь, Юля, оно не передается от человека к человеку.

— Антон Алексеевич, — обратился к инспектору Володя, — можно ли излечить Юлечку от этого страдания? Я был бы вам и Дмитрию Константиновичу обязан всю жизнь.