Сначала я был маленьким - [15]

- Пусть там репетирует Ирина!

Приходилось подчиняться.

Иногда и я присутствовала на репетициях "Маскарада". Обычно мы с Зинаидой Николаевной Райх сидели в начале "мест за креслами", на диванчике. Зал всегда был переполнен. Высокий режиссерский стол Мейерхольда стоял в восьмом ряду. Вместе с Всеволодом Эмильевичем сидел Васич. Порой Всеволод Эмильевич вбегал на сцену показать актерам, как действовать. Эти показы всегда сопровождались аплодисментами. Сбежав обратно к Меркурьеву, он довольно громко спрашивал:

- Ну, как?

После похвалы Василия Васильевича он кричал свое знаменитое "хор-ро-шо-о!". Потом мы вчетвером шли в ресторан "Астория" пообедать, и продолжались разговоры.

Однажды мы с Васичем затеяли прием: пригласили Ю. М. Юрьева, А. П. Нелидова и Мейерхольда на экзотический обед - казахский бешбармак. Мы накрыли не на стол, а на ковер на полу, окружив его подушками. Юрьев был очень шокирован. Войдя, он произнес с неудовольствием:

- Как? На полу? Такая экзотика!

А Мастер со свойственной ему гибкостью молниеносно приспособился к ковру, подушкам. Мы подали большие блюда знаменитого бешбармака, кумыс, арбузы. За обедом происходила бурная беседа о "Маскараде", о Казахстане. Мастер хвалил Васича за репетиции Казарина.

Впоследствии Василий Васильевич не раз говорил о значении для него уроков Мейерхольда. Приведу некоторые его высказывания.

"Действие - движение. При минимуме затрат - максимум выразительности! - часто повторял Меркурьев.- И у Мейерхольда, скажем, поза - это спокойное состояние, не развитие; движение - это человек, это активная жизнь. Но для того, чтобы научить актера двигаться, нужно ввести в программу ряд таких дисциплин, которые бы приучили тело ничего не бояться".

Сам Мейерхольд двигался блистательно. Его ученики владели всеми видами спорта: и конным, и лодочным, и боксом, и плаванием, и фехтованием. Тело было натренировано так, что работали только те мышцы, которые необходимы для данного движения, остальные отдыхали. Важно, чтобы актерский аппарат был способен выполнить то, что задумано.

В своей педагогической практике Меркурьев исходил из того же. "Беспредметно тренировать внимание актера нельзя,- говорил он.- Нужно тренировать его в том ритме, в каком задан этюд. Все необходимо передавать через сценическое воплощение. Мы так считаем: если это "несмотрибельно", значит, это неверно".

По вопросу о так называемом мейерхольдовском формализме у Меркурьева было свое четкое мнение:

"Думается, что в этом вопросе многое не понято. Бесспорно и непреложно для меня одно: мысль, ведущая идея были для Мейерхольда главным стимулом и основным содержанием его работы. В то же время он понимал огромное значение формы в искусстве, понимал, что, только найдя соответствующую форму, он может рассчитывать на желанный идейный результат. Поэтому он тщательно продумывал облик, внешний образ своих постановок, справедливо считая, что при отсутствии ясного и точного внешнего образа внутреннее содержание остается нераскрытым. Но его замыслы в конечном счете реализовывали актеры, а они не всегда схватывали глубинную суть мейерхольдовских концепций, прежде всего фиксируя свое внимание на ярком, запоминающемся внешнем рисунке, который предлагал им Мейерхольд. Я знаю, что Мейерхольд глубоко переживал это несоответствие между его замыслом и сценическим воплощением. Его ранило то, что актеры порой были склонны за его яркой, выразительной мизансценой забывать те глубокие идеи, которые эти мизансцены рождали.

Я не могу забыть мою совместную работу с Мейерхольдом в "Маскараде",продолжал Меркурьев.- Я работал над образом Казарина и, казалось, уловил внешний рисунок, который дал Мейерхольд. Товарищи меня ободряли, на первый взгляд представлялось, что все обстоит благополучно. Но меня томило сознание, что мой образ не живет полнокровной внутренней жизнью. Не без трепета сознался я на репетиции, что работа у меня не клеится. И что же? Мейерхольд обнял меня и сказал:

- Спасибо за честность.

Это лучше всяких рассуждений показывает, что внутренняя жизнь образа, содержание роли были всегда главной заботой Мейерхольда.

Да, Мейерхольд много работал с актерами над пластикой. Что же, я не вижу в этом никакого греха. Наоборот. Он хотел, чтобы актер был убедителен, играя в зрелых годах молодого, чтобы зритель верил и молодому актеру, изображающему старика. Мейерхольд справедливо считал, что человеческое тело может многое сказать и досказать на сцене".

...Осенью 1938 года я собиралась в Чимкент по делам наших выпускников. Мейерхольд с Зинаидой Николаевной были в это время в Ленинграде. Неожиданно они приехали к нам и объявили, что едут вместе со мной в Москву. Василий Васильевич тоже собирался сопровождать меня до Москвы, а потом тоже приехать в Чимкент. Собирали вещи, было очень весело, шумно. Вдруг Анюта потребовала, чтобы взяли велосипед. Мы стали ее отговаривать, но вступился Мейерхольд - "ребенок просит".

В общей сложности мы с Василием Васильевичем прожили в Чимкенте около года. Василий Васильевич занимался организационной перестройкой театра. Я же сосредоточилась непосредственно на режиссуре. Мы поставили тогда первую в нашем театре казахскую пьесу "Ночные раскаты" М. Ауэзова. Для этой работы мы изучали нравы и обычаи народа. В Чимкенте это познание обычаев включало в себя одну из самых "вкусных" сторон. Репетиции обычно кончались беседами, а каждая беседа - поторапливанием: "Бешбармак стынет!" И артисты уводили нас по очереди к себе.