Смысл жизни человека: от истории к вечности - [130]

Шрифт
Интервал

И.Кант написал, что не было бы долгом стремиться к определенному действию нашей воли, если бы оно не было возможно и в опыте. Формально выраженный категорический императив Канта универсален, однако содержание он получает в конкретном нравственном опыте индивида, универсализировать который, без потери содержательного плана, очевидно, невозможно. Абсолютное в индивидуальном виде – содержательный экспликат универсального идеала: возможно осуществление индивидуальной нравственной идеи, но не идеала в его универсальном значении.

Если у Гегеля по-настоящему действительна «абсолютная идея» как вселенский демиург (она, в его трактовке не столь бессильна, чтобы только долженствовать, а не быть в действительности), то у Канта подлинно морален нравственный закон как таковой, как универсальная форма бытия нравственности. Соединение трансцендентного и имманентного начал, сущего и должного, универсального и партикулярного, содержательного и формального без потери самого человека может быть осуществлено только в содержательно-конкретном акте бытийного выбора себя самим индивидом. С этой синтетической точки зрения представляется упрощенным обычное различение двух подходов к идеалу: натуралистического и трансценденталистского.730 Согласно первому, идеал происходит из природной или социальной действительности, являясь результатом абстрактного обобщения земных благ, исторически закрепившихся норм и задач, способствующих совершенствованию человека и общества в целом;

согласно второму – трансценденталистскому – идеал не зависит от земного бытия человека и дан ему непосредственно в интуиции, откровении Бога, в совести или априорном сознании безусловности долга.

Различение этих подходов производится с позиции трансцендентного (в нашей формулировке) подхода к абсолютному в морали. Если бы за дело взялся представитель «имманентизма», он подразделил бы идеалы на два других вида: экзистенциально подлинный (аутентичный) и безличновнешний, неподлинный.

«Синтетическая» точка зрения состоит, на наш взгляд, не в механическом объединении трансцендентного и имманентного подходов, а в наделении статусом главного критерия самой безусловности: идеалы, в этом случае, делятся на условные (относительные) и безусловные (абсолютные). К сфере влияния условных могут быть отнесены абстрактные представления о морально должном и сущем, а также различные обобщения нравственного эмпирического опыта людей (сюда войдут и «райские кущи», и стандарты добропорядочного поведения, и совестные проявления бытового уровня, и внешне усвоенные религиозные заповеди, нравственные каноны, и сознание «безусловности» долга как «натащенной эпитимьи» (Ф. Достоевский) и многое другое такого же рода.).

Безусловный идеал, строго говоря, у индивида может быть только один, совпадающий с бытийно осмысленной высшей целью его жизни как целым. Такой идеал индивидуален, но не индивидуалистичен, так как для своего воплощения требует всего человека, со всеми его бытийными связями и отношениями. По содержанию он в принципе не подлежит тиражированию, и универсальным значением обладает как формальное, ко всякому человеку обращенное, требование «стать самим собой», совместить свое существование со своей сущностью, соединить свое предназначение с целью, которую он ответственно назначил себе как последнюю и высшую.

В этой трактовке идеала нет радикального противопоставления должного сущему, абсолютное является основной бытийной задачей человека. Высшие ценности и цель как основа духовной составляющей человеческой жизни не менее, если не более, реальны, чем его биосоциальная природа и функции. В качестве таковых эти ценности и цель имманентны человеческому бытию, однако пробуждаются под влиянием трансцендентных призывов к собственному осуществлению, производимому самим человеком. Если в бытийном плане выбор абсолютного – не процесс, а целостный акт, то в бытовом – предполагается нравственное становление, эволюция человека, который должен сначала научиться отделять условное от безусловного. Здесь когнитивные и ценностные аспекты морали и исследующей ее этики различимы, их совпадение – только задача разума в его практическом применении (И. Кант). Рациональное размышление о морально абсолютном оказывается онтологически вторичным. Это привело Д. Юма к выводу, что причиной недопустимой подмены сущего должным731 является ложное приписывание разуму статуса источника нравственности. На самом же деле, моральные решения, считает Юм, проистекают из непосредственных перцепций: чувственно положительных или отрицательных. «Какой-нибудь поступок, какое-нибудь чувство или характер считается добродетельным или порочным, но почему? Потому что рассмотрение его доставляет нам особое удовольствие или неудовольствие».732 Нравственная перцепция уподобляется эстетической: "Одобрение моральных качеств, несомненно, не имеет своим источником разум, или же сравнение идей, но происходит исключительно от морального вкуса, или от особых чувствований удовольствия или отвращения, возникающих при рассмотрении и созерцании отдельных качеств или характеров».


Рекомендуем почитать
Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


Пришвин и философия

Книга о философском потенциале творчества Пришвина, в основе которого – его дневники, создавалась по-пришвински, то есть отчасти в жанре дневника с характерной для него фрагментарной афористической прозой. Этот материал дополнен историко-философскими исследованиями темы. Автора особенно заинтересовало миропонимание Пришвина, достигшего полноты творческой силы как мыслителя. Поэтому в центре его внимания – поздние дневники Пришвина. Книга эта не обычное академическое литературоведческое исследование и даже не историко-философское применительно к истории литературы.


Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения

Целью данного учебного пособия является знакомство магистрантов и аспирантов, обучающихся по специальностям «политология» и «международные отношения», с основными течениями мировой политической мысли в эпоху позднего Модерна (Современности). Основное внимание уделяется онтологическим, эпистемологическим и методологическим основаниям анализа современных международных и внутриполитических процессов. Особенностью курса является сочетание изложения важнейших политических теорий через взгляды представителей наиболее влиятельных школ и течений политической мысли с обучением их практическому использованию в политическом анализе, а также интерпретации «знаковых» текстов. Для магистрантов и аспирантов, обучающихся по направлению «Международные отношения», а также для всех, кто интересуется различными аспектами международных отношений и мировой политикой и приступает к их изучению.


От Достоевского до Бердяева. Размышления о судьбах России

Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.