Смятение - [49]

— Я все понимаю, Пол. — Глэдис отложила книгу и уселась поудобнее. — Перестань, не казни себя. Наверное, так должно было случиться…

И она грустно посмотрела на него. Снова эта боль, и казалось, ей не будет конца.

— Что в порядке?! — с горячностью воскликнул Пол. — Мы оба все еще наполовину мертвы. По крайней мере я — мертв… Я попробовал все, за исключением, быть может, отворотного зелья и колдовства, но ничто не помогло. Я принадлежу ей, Седине! И всегда буду принадлежать.

— Она никогда не принадлежала тебе, Пол, потому что сама этого не хотела. Ты никогда не владел ею, потому что она этого не позволяла. Как же ты можешь принадлежать Селине? Я пыталась объяснить это тебе, но… не смогла. Значит, остается только ждать. В один прекрасный день ты Проснешься и все поймешь.

Он пристально посмотрел на нее.

— Я хочу, чтобы ты пошла со мной на вечеринку, Глэдис, — предложил он. — Как друг. Мне очень хочется с тобой поговорить — просто поговорить. Если бы ты знала, как мне этого не хватает!

В его глазах блеснули слезы, и Глэдис поняла, что приглашение пойти вместе на вечеринку было той оливковой ветвью мира, которую он протягивал ей в ответ на ее предложение быть друзьями.

— Мне тоже этого не хватает, — призналась она. — Только здесь, к сожалению, нет телефонов…

Глэдис пыталась шутить, но в ее словах было слишком много горечи. Не было никакого смысла возвращаться к прошлому. Страница была прочитана, ее надо было только закрыть.

— Давай не будем спешить, — добавила она.

— Куда? — Пол криво улыбнулся. — Нам совершенно некуда торопиться, Глэдис, нам осталось только вместе поплакать над осколками, которые уже не склеишь…

И Пол выдавил из себя еще одну жалкую улыбку. Нечеловеческим напряжением воли он заставил себя не вспоминать о том, как целовал ее и что при этом чувствовал. Он отдал бы десять лет жизни за возможность снова обнять ее, но это было бы безумием. Ему нечего было дать ей. Он не принадлежал даже самому себе.

— Ну давай же одевайся, и пойдем, — сказал Пол просительно. — Ведь у нас осталось всего три недели. Потом мы снова расстанемся… надолго. — Он хотел сказать «навсегда», но не смог.

На его лице появилось такое выражение, словно он решил стоять здесь до тех пор, пока Глэдис не пойдет с ним.

— Но я не хочу! — упрямо возразила она.

— Брось, Глэдис! — Пол тоже заупрямился. Они словно играли в пинг-понг, и ни один не хотел уступать. — Вылезай из своего мешка, иначе я отнесу тебя в столовую прямо в нем.

Глэдис живо представила себе эту картину и расхохоталась. «Сумасшедший! Настоящий сумасшедший!» — подумала она, зная, что будет любить его всегда. Даже когда кончатся три недели, которые у них еще оставались.

И, совершенно неожиданно для себя, Глэдис решила, что Пол прав. Все равно она потеряла его навсегда, так что три недели ничего не решали. Так почему бы им не побыть немного вместе на прощание?

— Хорошо, я иду, — сказала Глэдис, расстегивая «молнию» спального мешка. На Глэдис были джинсы и плотная хлопчатобумажная майка. Вытряхнув ботинки, куда могли забраться ядовитые насекомые или змеи, Глэдис зашнуровала их и встала.

— О'кей, мистер, на ближайшие три недели мы — друзья, — сказала она. — А потом вы должны навсегда исчезнуть из моей жизни.

— Я думал, что я уже… — проворчал Пол, поднимая полог палатки и давая ей пройти.

— Я тоже так думала, но ты умеешь здорово притворяться, — сказала Глэдис, когда они шли через лагерь к столовой, откуда доносилась музыка и звон посуды. — Та заключительная сцена в «Карлайле» показалась мне достаточно убедительной. Я и в самом деле решила, что ты прощаешься со мной по-настоящему.

Пол ничего не ответил, но его взгляд машинально скользнул по смутно белевшему в темноте шраму на виске Глэдис. Их встреча в отеле едва не стала последней. Он не сомневался, что Глэдис спасло только чудо, и не уставал благодарить за это судьбу. Он никогда не простил бы себе, если бы она погибла.

В этот момент Глэдис споткнулась, и Пол поддержал ее под локоть, а она в задумчивости не вырвала руку. Ночь была великолепна: такие ночи — жаркие, влажные, насыщенные густым ароматом цветов и звенящими голосами насекомых — могли быть только в Африке. Рука Глэдис осталась в руке Пола, который уверенно вел ее по тропинке, проложенной между магнолиями и зарослями бамбука.

Наконец они добрались до столовой. Пола окликнул австралиец, прилетевший с ним из Могадишо, и он, извинившись, отошел поговорить с ним о делах. Австралиец был механиком; весь день он копался в забарахлившем моторе самолета и, кажется, нашел причину поломки. Пол слушал его, но думал о другом. Он думал о Глэдис и ничего не мог придумать.

А Глэдис, испытывавшая искреннюю благодарность к Полу, который не стал навязывать ей свое общество, чувствовала себя совершенно свободно. Присоединившись к группе сестер и сиделок, она непринужденно болтала с ними, одновременно стараясь узнать что-то новое и интересное, что могло пригодиться ей для репортажа. С вечеринки Глэдис ушла одной из последних, и Пол, исподтишка наблюдавший за ней, решил, что она неплохо провела время.

На следующий день утром кто-то негромко постучал по ведру, повешенному около ее палатки, и Глэдис, которая как раз застегивала джинсы, выглянула наружу. Несмотря на неоднократные предупреждения, она была босиком. Золотистые волосы, которые она не успела расчесать и заплести в косу, красиво обрамляли ее правильное лицо, покрытое ровным светлым загаром. Пол с укоризной взглянул на нее.