Смятение чувств - [7]

Джулиан пригладил рукой свои светлые волосы.

– Ты всегда был моей совестью, Дэйв. Уверен, что ты понимаешь, каким жалким я себя почувствовал благодаря тебе. И, как всегда, именно твое молчание сказало мне больше, нежели твои слова. Я расстанусь с этой проклятой женщиной. Ты удовлетворен? Я стану целомудренным, как монах. Полезно для души или что-то в этом роде. Ведь так? – Он ухмыльнулся.

– Что-то в этом роде. – Дэвид сбросил с себя куртку и, оставшись в рубашке с короткими рукавами, почувствовал обманчивую прохладу. – О Господи, как я ненавижу эту жару. Почему никому не приходит в голову придумать форму для такого климата? – Он вытянулся на своей кровати и закрыл глаза. – Ты меня разбудишь, Джулиан, если произойдет какое-нибудь достаточно волнующее событие?

– Если я послушаюсь тебя, то ты вполне можешь спать до второго пришествия, – сказал Джулиан. – Что ты думаешь о том, чтобы через два часа пойти пообедать?

– Это достаточно волнующее событие, – ответил Дэвид и широко зевнул.

Лишь только после того, как в мае британские войска были переброшены с Мальты на Галлипольский полуостров на европейском добережье Дарданелл, до Дэвида дошло, что пресловутый роман возобновился. Впрочем, думал Дэвид, он никогда и не прекращался. По-видимому, Джулиан и Синтия Шерер стали более осторожными.

Все лето Дэвид молчал. В июне они оказались в Варне, в Болгарии, и пагубная жара, а также периодические вспышки холеры, лихорадки и дизентерии стали тысячами косить солдатские жизни задолго до того, как войска начали боевые действия. Любовная связь продолжалась. «Может быть, война все-таки вспыхнет», мрачно размышлял Дэвид, "и Джулиану тогда уже будет не до скуки.

Вероятно, в этом случае супружеская верность и воздержание станут для него неизбежностью, а не сознательным выбором".

Действительно, создавалось впечатление, что Дэвид окажется прав. В сентябре британские и французские войска высадились в Крыму и встретились с неприятелем 20 сентября, штурмуя высоты вдоль берегов реки Альма, а затем, после небольших стычек, в битве при Балаклаве 25 октября и на следующий день – у Малого Инкермана. Гвардейцы разбили свой лагерь на Херсонесском плато между Балаклавой на юге и Севастополем на севере. Палаток хватило только на офицеров. Казалось, что в таких условиях ни о какой тайной любовной связи и речи быть не может.

Однако трудности и опасности всегда лишь раззадоривали Джулиана. Ночь после битвы у Малого Инкермана он провел в палатке капитана Шерера, который в это время находился на боевом дежурстве. Дэвид всю ночь прободрствовал, ругая себя за то, что зря расходует свою энергию, беспокоясь о человеке, который даже не является для него настоящим братом. Порой, думал он, любовь сродни ненависти.

Джулиан задолго до рассвета вернулся в палатку, которую он делил с Дэвидом. А Дэвид опять осуждал себя за то, что почувствовал облегчение. Он промолчал, хотя не мог даже притвориться, что спит.

Джулиан вздохнул и попытался, свернувшись, по возможности удобнее устроиться на земле.

– Жизнь понемногу становится все интереснее, – сказал он. – Атака на наши тылы позавчера и вчерашняя атака с фронта. Я все пытаюсь разгадать, откуда враг нападет в следующий раз. Или мы, Дэйв, перехватим инициативу и наконец сами атакуем Севастополь? Ведь нас именно для этого послали сюда. – Он зевнул.

– Довольно скоро начнутся настоящие сражения, в них мы себя проявим.

– Чем раньше, тем лучше, – сказал Джулиан. – Я пошел на военную службу не для того, чтобы дни и ночи лежать на спине, уставившись на брезент палатки. Здесь только в карауле удается хоть как-то развеять скуку.

– Давай спать, – предложил Дэвид.

– Я уже засыпаю, – отозвался Джулиан и снова зевнул.

В ту ночь он вернулся благополучно. Но вокруг него явно сгущались тучи. На следующий день, ближе к вечеру, Дэвид пошел на плац – открытое пространство, окруженное кольцом офицерских палаток, обычное место сбора гвардейских офицеров, не находящихся в данный момент при исполнении служебных обязанностей.

Дэвид понял, что возникла какая-то кризисная ситуация. Десяток офицеров сгрудились у края плаца, весьма напоминая зрителей вокруг бойцовского ринга. В центре стоял Джулиан, расставив ноги и прижав к бокам сжатые в кулаки руки. Он выглядел бледным и пребывал в крайнем напряжении. Капитан Шерер, которого удерживали за руки его приятели-офицеры, стоял, сжимая перчатку в одном из кулаков. Он уставился на Джулиана, испепеляя его взглядом, и его обычно румяное лицо стало почти багровым.

– Не надо, Джордж, – обратился к нему один из офицеров. – Как только вы бросите перчатку, то сразу же попадете в чертовски затруднительное положение. Подумайте снова.

Капитан Шерер с гневным рычанием отбросил двух своих друзей в сторону, хотя у него и не осталось перчатки, которую он мог бы швырнуть в лицо Джулиану, вызывая его на дуэль. Рука Шерера потянулась к боку, с металлическим скрежетом капитан вытащил саблю из ножен. Джулиан схватился за рукоятку своей сабли.

– Прекратите! Оба! – Голос майора лорда Тэвистока пронесся над плацем. Он быстро огляделся вокруг и увидел, что сейчас он здесь старший по званию. – Шерер, если вы не хотите попасть под военный трибунал, уберите саблю. Кардвелл, руки по швам! Разве мы можем резать друг друга, когда русские заняли позиции и сами готовы проделать это с нами?