Смутные времена. Владивосток, 1918-1919 гг. - [11]

К счастью, Япония была второй и последней нашей остановкой. Ничего нового. Наше пребывание здесь было слишком кратким. Нужно было запастись углем. Никаких контактов с людьми. Отсюда впечатление нереальности происходящего. Перед нашим взором возникали, увеличиваясь многократно, образы, сошедшие с гравюр и почтовых открыток: люди, одетые в кимоно, гора Фудзияма, курума, люди, впряженные в маленькую двухколесную повозку. Храмы и, наконец, Внутреннее море[3], его маленькие сказочные острова, маленькие домики, маленькие поля, небольшие бамбуковые леса, миниатюрные буйволы, маленькие люди на берегу, и с правого и с левого борта казалось, что они находятся на расстоянии вытянутой руки.

И вдруг все изменилось, чудесная картинка исчезла, как по щелку хлыста. Корабль и мир. Небо и свинцового цвета вода. Даже барашки от волн были серого цвета. Нам вдруг стало холодно, очень холодно. Этот холод принес ветер, не знавший пощады, он обжигал, хлестал по лицу. От ветра веяло льдами. Да, это был Тихий океан, но уже чувствовалось дыхание Арктики.

Дни шли, снег усиливался, мостики все больше покрывались льдом. Ледокол прокладывал фарватер, чтобы «Шерман» смог войти в порт Владивостока.

Владивосток.

Прошло восемьдесят дней с тех пор, как мы покинули Брест.

Властелин Востока

Иная вселенная. Другая планета. После огромного количества людей, суматохи, величественных строений в порту Нью-Йорка, великолепной бухты Сан-Франциско, его Golden Bay[4] — Золотой бухты, после пляжей Гонолулу и волшебства Японского моря, после такого количества солнца, столь насыщенной жизни и красоты, что же предстало перед нашим взором? Тусклый свет, замерзший порт, корабли в тисках льдов; на набережных китайские кули, одетые в лохмотья и копошащиеся, словно черви. Все: небо, лед, дома, люди — все было серого цвета, все было мрачным и грязным.

И, наконец, расположившись по кругу и развернув пушки в сторону города, подобно черным стальным призракам, в тумане стояли японские броненосцы. Да, японские. В этой войне они были нашими союзниками. Почему? Против кого? Признаюсь, я уже не помню этого, если я вообще когда-то это знал. Во всяком случае, их военные корабли находились здесь, словно закованные в льды мрачные чудища, они охраняли подступы к мертвенно-бледному континенту.

Да, это раздражало. Но одновременно восхищало. Эта таинственная земля в плену льдов именно из-за того, что она казалась столь запретной, пробуждала непреодолимое желание ступить на нее. Тем временем матросы свалили в кучу наши ящики прямо на палубе, морские пехотинцы прощались с нами. Они считали french greens[5] своими друзьями и искренне сочувствовали нашей участи.

Им предстояло идти на юг, в теплые моря. Местом их остановок должны были стать райские уголки, где царили выпивка и дебоши, огромные притоны, легендарные места Дальнего Востока, имя которым Шанхай, Гонконг и Кантон[6]. И, наконец, их ждали Филиппины, пляжи и девушки, прелести которых они нам воспевали.

Я не завидовал им. Правда, ни капли не завидовал. Попойки, игры (игра в покер на борту «Шермана», как и следовало ожидать, разорила меня в пух и прах), экзотические цветы и фрукты — всем этим я был уже пресыщен и утомлен. За излишества всегда приходится платить. И нравственное похмелье — далеко не самая ужасная расплата. Сейчас мне было необходимо прийти в себя, обрести новые силы в климате тяжелом, суровом и опасном. Владивосток давал нам такую возможность. Владивосток… Владивосток… По-русски: Властелин Востока. Так назвали город его создатели. Я узнал об этом в Оренбурге, когда учился в гимназии[7]. Освоение Сибири… Началось оно с Ермака, разбойника с большой дороги во времена царствования Ивана Грозного. Растянулось на века, на расстояние в тысячи миль, потребовало перехода через гигантские реки, ледяные пустыни, непроходимые чащи лесов… и завершилось покорение на берегах Тихого океана, где и построили Владивосток — Властелин Востока. Вряд ли когда-нибудь столь страстное ожидание заканчивалось подобным разочарованием. И это Властелин Востока? Жалкий провинциальный городок в глухой местности… Грязный снег. Мрачные ветхие домишки. Ни одного проспекта или приличной улицы. А вдоль скорбных фасадов неторопливой поступью проходили патрули, при этом все солдаты были одеты в разную форму. Какой удар по моим мечтам! Какое падение в реальность!

Но сильное разочарование — эта заброшенность и неустроенность — открывало чудесную возможность окунуться в иную жизнь, отличную от той, что мы вели совсем еще недавно. И вновь с удвоенной силой на меня нахлынули детские воспоминания.

Не прошло и десяти лет, как я покинул Оренбург и Урал. Тамошние люди, как впрочем и здешние, зимой носили тулупы из овчины, валенки и меховые шапки. Здесь, как и там, сквозь ледяные узоры окон можно было увидеть дымящийся самовар, а из кабаков вываливались на улицу и падали в снежные сугробы такие же пьяницы — грудь нараспашку, несмотря на холод. Купола церквей, сани, упряжки — все было похоже. И если в Оренбурге ты бесконечно натыкался на татар или киргизов, сыновей степей Туркестана, то здесь, во Владивостоке, это были выходцы из тайги или тундры Полярного круга: буряты, якуты, самоеды