Смутные времена. Владивосток, 1918-1919 гг. - [10]

Они никогда там не были, ни до, ни во время войны. В основном их вопросы касались женщин. Не могу поклясться, что мы говорили правду и только правду. Мы давали волю воображению и фантазии. У нас неплохо получалось. Поскольку они нас слушали, нам надо было удовлетворить их желание услышать что-нибудь удивительное и необычное. На наши самые нелепые выдумки эти видавшие виды люди реагировали как дети. Как нас вдохновляли небоскребы Манхэттена, так они мечтали о борделях Парижа и Марселя.

Благодаря пехотинцам мы пристрастились к покеру. Эту игру практиковали во многих эскадрильях. Кому-то действительно покер нравился. Другие же играли из уважения к новым друзьям. Некоторые привносили в игру постоянство и точность курса лечения. Я употребляю это слово в прямом его значении, самом прямом.

Море было спокойным и прекрасным. Ни малейшего дуновения ветра, не было даже пены от волн. Движение волн на поверхности Тихого океана никогда не прекращалось. Некоторые мои товарищи с трудом выносили постоянную качку. Сначала это причиняло небольшие неудобства. Но «Шерман» двигался в ритме метронома, он спускался по ходу движения медленной, огромной и нескончаемой волны, чтобы потом, как только он достигал ее высоты, начать движение к вершине уже следующей волны, погружения и подъемы сменяли друг друга. Это мерное покачивание из обычного неудобства становилось причиной настоящего недомогания, которое постепенно сменялось настоящей морской болезнью. Врач пехотинцев попытался оказать помощь тем, кто страдал больше всех. Но это только ухудшало их положение.

И тут вмешался падре.

— Я в этом больший дока, чем Док, — сказал он.

Он нашел этих несчастных кого лежащим на скамейке на мостике, кого растянувшимся на кровати в каюте, заставил их встать и притащил за покерный стол.

— А теперь играйте по-крупному, — приказал он. Мертвенно-бледные, ошалевшие, они повиновались ему. И — о чудо! Поверьте мне на слово, через несколько ходов они были во власти желания выиграть.

Сегодня сложно понять, что представлял собой подобный переход, когда тебе всего двадцать лет, а на дворе самое начало 1919 года. Большие путешествия той эпохи не имеют ничего общего с массовыми путешествиями в группах, меню и картой вин, которые столь щедро предлагают многочисленные туристические агентства. Для этого нужны были время, особые профессии, специальные случаи. На картах было полно белых пятен, неизвестных земель. Далекие моря хранили свои сокровища и легенды. Среди них был и Тихий океан, самый большой в мире.

Дельфины резвились вокруг «Шермана», акулы плыли рядом, в небе то и дело появлялись невиданные птицы, словно крылатые облака, кильватер пел только ему знакомую песню, а солнце катилось к закату. Я смотрел, смотрел во все глаза. Здесь островок, а там коралловый риф. А вот заросли пальм. Иногда — в библиотеке было полно книг подобного жанра — я читал Стивенсона, Мелвилла, Джека Лондона, капитан Кук, Бугенвиль или Васко да Гама оживали передо мной. Я говорил себе: «Острова мечты, острова, благословленные южными морями, — мне предстоит их увидеть». Как знать, как знать…

Десять дней в море, наконец мы на Гавайях… Гонолулу.

Я не сказал бы, что здесь ничего не изменилось с тех пор, как Кук открыл этот архипелаг. Немало лет разделяло дату открытия островов и дату нашего прибытия, однако материальные условия и формы быта еще не успели претерпеть головокружительных изменений, как в наше время. Одежда, пища, напитки, хижины, праздники все еще хранили свою первозданность.

Еще не прошло и двадцати лет с момента установления американского протектората. Местные вожди, принцы и короли еще были живы. Повсюду девственные пляжи. Примитивная простота и доброжелательность нравов. Ритуалы и табу были исполнены магии. А гостеприимство — истинной добродетели. Путника встречали как дорогого гостя, а не как клиента. Гирлянды и ожерелья из великолепных цветов, звуки укулеле, танец хула — все это в исполнении мужчин и юношей, женщин и девушек еще не превратилось в спектакль, фольклор за деньги, а было старым как мир радушным приемом.

Вот почему в их танцах и инструментах, в их голосах были и самобытность, и сила, которые им предстояло потерять вместе со своим раем. Бедные, бедные райские уголки, где вместо музыки слышалось бряцание монет, где пахло хот-догами и гамбургерами, а по выходным на зафрахтованных рейсах сюда прибывали толпы туристов.

Но почему я думаю об этом? Я закрываю глаза и вижу девушек, исполненных грации, чувственности и чистоты, вижу юношей с красивыми телами, сформированными лазанием по склонам вулканов, нырянием и греблей на лодках, плаванием на пирогах, которые они делали из деревьев, как их далекие предки. И юноши, и девушки носили венки и пояса из цветов, запах которых завораживал, они пели и танцевали, как перед мрачными богами, которым они все еще поклонялись. А в центре, на голову выше их всех, стоял старик, он и руководил этим действом.

Был ли это бывший вождь, король или принц? В нем была величественность и гордость. Великий колдун? В нем были огонь и тайна. А может, его неистощимый и неутомимый пыл объяснялся употреблением кавы, из которой на островах готовили напиток и сильнейший наркотик? Или это священное неистовство было дано ему от природы? На эти вопросы нет ответов… Да и возникли они у меня гораздо позже. В то мгновение работа мысли словно остановилась, повисла в воздухе.