Смута в России. XVII век - [3]

Напряжение сил Московского государства не могло быть бесконечным. Исчерпав все ресурсы, царь Иван Грозный сначала обратился к церковным имуществам. В 1580 году он ввел законодательные ограничения на покупку и дарение монастырям вотчинных земель, «что воинство велие прииде во оскудение»[6]. Спустя несколько лет церковь лишилась налоговых привилегий и были отменены «тарханы». Но и это не помогло поправить положение «воинства», зависевшего не просто от владения тем или иным поместьем и вотчиной, а от наличия рабочих рук. Крестьяне стали покидать своих владельцев, тем более, что у них оставалось право выхода в Юрьев день, подтвержденное 88 статьей Судебника 1550 года. Противопоставить этому потоку людей, искавших лучшей доли, можно было лишь запрет — «заповедные годы». В это время в отдельных частях государства (в многострадальных новгородских землях, например) не действовало право выхода. В итоге самой характерной чертой той эпохи стал общий кризис, поправить который было невозможно какой-либо одной мерой.

Большинство сложных проблем, обрушившихся на Русское государство в конце правления Грозного царя, скончавшегося в ночь с 18 на 19 марта 1584 года, нужно было решать его сыну царевичу Федору, которому перешел царский престол. Царевич Федор стал Московским государем из-за трагической случайности — гибели царевича Ивана от рук отца. Именно царевич Иван Иванович был надеждой царя Ивана Грозного и участником многих его государственных дел. В то время как его младший брат Федор Иванович оставался в тени. С.Ф. Платонов склонен был согласиться с известиями источников о «неспособности» к правлению и «малоумии» царя Федора[7]. А.А. Зимин вовсе писал о Федоре Ивановиче как о «слабоумном»[8]. Хотя однажды, на одном из дипломатических поворотов, в 1575–1576 году царевича Федора прочили ни много, ни мало в великие князья литовские. Фантастичность этого несостоявшегося договора с германским императором очевидна, но еще более фантастичным было бы считать, что Грозный предлагал отправить правителем в Литву больного сына. Участвовал царевич Федор в приемах иностранных гостей, в других дворцовых церемониях. Например, он был «в отца место» на последней свадьбе царя Ивана Васильевича с Марией Нагой осенью 1580 года.

Чаще всего о болезненности и слабости царя Федора вспоминают под влиянием оценок иностранных наблюдателей в Москве и слухов, имеющих источником как раз литовских магнатов (кто знает, может быть, над ними продолжал довлеть призрак несостоявшегося вокняжения царевича Федора в Литве?). Русские источники, делают больший акцент на устранении его от дел и препоручении управления государством своему шурину, брату царицы Ирины Федоровны — Борису Годунову. Те же, кто был враждебен Годунову, прямо обвиняют царского родственника в узурпации власти и даже приводят слухи об отравлении им царя Федора. Возможно, что никаких подозрений по поводу дееспособности царя Федора Ивановича не возникло бы, если бы его род имел продолжение. У царской четы родилась только одна дочь — царевна Феодосия, но она прожила недолго. Потом в Смуту возникнет «самозваный» царевич Петр Федорович. По созданной легенде, якобы, сына царя Федора «обменяли» при рождении на дочь. Однако посвященный в тайны царицыного двора князь Григорий Константинович Волконский клятвенно свидетельствовал на переговорах с Речью Посполитой в 1607 году: «А при государыне царице и великой княгине Ирины были всегда неотступно: мои княж Григорьевы сестры княж Иванова княгиня Козловского да окольничего Ондрея Петровича Клешнина жена; и только бы такое дело сталось, и они б меня в том не утоили»[9].

Дьяк Иван Тимофеев во «Временнике» оставил очень сочувственный портрет царя Федора Ивановича, показав, что тот при жизни старшего брата Ивана не помышлял ни о каком царствовании «о державе надеждою не внемлющему». Такой контраст у братьев, по разному относившихся к власти, объясняется как порядком престолонаследия, так и тем, что один, Иван, копировал отца, а другой Федор — подражал матери Анастасии Романовне («матерних добродетелей причастен по всему»). Даже после того, как Федор Иванович стал царем, его собственные помыслы оставались далеки от мирской суеты, а внутреннее стремление и идеал состояли в монашеской жизни. Поэтому-то он так легко отказался от своего прирожденного царского права в пользу Бориса Годунова, скрыв под царским венцом иноческий подвиг, проводя все дни в молитве, посте: «время всея жизни своей в духовных подвизех изнурив». Эта особенность жизни царя Федора Ивановича подчеркнута и в его «Житии», составленном патриархом Иовом: «тело же убо свое повсегда удручаше церковными пении и дневными правилы, и всенощными бдении, и воздержанием, и постом, душу же свою царскую умащая поучением божественных глагол и вниманием, и благих нрав удобрение украшая прилежно»[10].

14 лет царствования властителя-праведника, по мнению дьяка Ивана Тимофеева, завершились покоем, изобилием и тишиной[11]. Однако это был просто стилистический канон, слова, в которых принято было описывать самых достойных князей по образцу «Степенной книги царского родословия» середины XVI века. Память человека, испытавшего потрясения Смуты, заставила многое забыть и отнестись к прошлому, как едва ли не «золотому веку». Но при всем этом, если бы на русском престоле столько лет оставался полностью недееспособный человек, то это стало бы авантюрой посильнее, чем явление самозваного царевича Дмитрия. И уж естественно, что мимо такого обстоятельства не прошли бы публицисты Смутного времени, а они согласно говорят об образе царя-праведника Федора Ивановича, ставшего потом еще и образцом для Михаила Федоровича — первого царя из династии Романовых.