Смотритель - [67]
Маруся вытащила из торбы колоду, разложила бесхитростную комбинацию и неожиданно задумалась. Сверху лег дурак.
– Ура! – заорал Павлов, подкидывая ее, отчего карты разлетелись по полу веером. – Всё глупости, и жизнь прекрасна! К черту профессоров и эмигрантских писателей!
– А я думаю, надо быть вдвойне осторожными. Я поеду, Сереженька.
– Может, и Сирина возьмешь? – от отчаяния съехидничал Павлов.
– Возьму.
Пес благодарно завертел хвостом. Через четверть часа Павлов остался один в квартире и тут же увидел непонятно как залетевшую сюда бабочку. Она, словно дразня его и сверкая черными блестящими задними ногами, перелетала с телефона на кофейник и обратно. Ему казалось, что он даже слышит ровный бархатистый шелест ее крыльев, и он с наслаждением размазал ладонью шелковую пыльцу по телефонному диску. И только потом подумал, что дурак – это, без сомнения, он сам, и, убив красивое насекомое, принял однозначное решение. Он уже научился читать легкокрылые знаки, которые глубинное течение событий ненавязчиво, а то и незаметно развешивает на дорогах судеб.
А спустя два дня он неожиданно и совершенно глупо разбил машину, сам при этом не получив ни царапины. В доли секунды, зажимаемый с обеих сторон встречной и тоже выезжающей на обгон машинами, он уже все понял и еще успел подумать, что, может быть, все ограничится только его смертью, наступившей так неожиданно быстро, что Маруся теперь будет жива… Но все обошлось искореженной «шкодой», перед которой он теперь чувствовал себя виноватым и на ремонт которой бухнул все имевшиеся у него под рукой деньги. Летом магазин простаивал и жил лишь за счет крошечной студии тату, ютившейся в отгороженной части подсобки во дворе.
От Маруси не было ни слуху ни духу, хотя он давно привез ей карту для расплодившихся по всему Полужью автоматов. Впрочем, он знал, что Беково считалось нежилым, а рядом и вообще тянулась мертвая зона, образовавшаяся между двумя уездами, Лужским и Гатчинским. О ней говорили многие и даже утверждали, что мобильники там выключаются, а часы встают. Павлов, проезжая там, сам видел две огромные, неизвестного назначения башни, сложенные из камня и обозначавшие не то границу, не то вход в преисподнюю. Да Маруся и не стала бы звонить.
Сирина тоже не было, и Павлов чувствовал даже не обиду, а недоумение. И недоумение это, постепенно расползаясь, захватило, наконец, все его существо. Что он делает в городе? Почему он не с Марусей? Если он верит в совпадения, в непознаваемое, в судьбу, черт возьми, то от нее все равно не уйдешь, и бояться глупо. Если же не верит и считает досужим вымыслом, то тогда он и вообще свободен. Но, поймав себя на этих противоречиях, Павлов с тоской понял и худшее: он не верит, и не верит полностью, он тот самый не теплый и не холодный, которого где-то какой-то ангел хотел изблевать из своих праведных уст. И это было унизительно. А Марусины сухие, потрескавшиеся от жары и вечного задумчивого прикусывания губы улыбались ему маняще и недоступно. В понедельник он взял «Атом», купил билет до Сиверского, и электричка двинула по индустриальному пейзажу, разъедающей язвой окружавшей город и не дающей ему ни малейшей надежды слиться с настоящей землей.
Глава 25
Поля, начинавшие желтеть, наводили легкую печаль, без которой немыслим приход осени. Павлов катил дорогой, с обеих сторон окаймленной зарослями борщевика – странной напасти, от которой вот уже лет десять страдал весь север. Но мало кто знал, что неистребимый зеленый огонь, выжиравший все на своем пути, медленно полз из самого центра города, с Большого, завезенный туда иноземцами еще в восемнадцатом столетии и увековеченный на одном из домов. Ядовитые щупальца города, скрывавшиеся под капризной роскошью растения, с каждым годом тянулись все дальше.
В стеклянном воздухе молчали птицы, и не было видно разноцветного мелькания бабочек. Павлов смотрел на перелески и луга, проплывавшие мимо велосипедиста совсем иначе, чем для человека, сидящего за рулем машины, и думал о том, что за этот месяц узнал больше, чем за последние годы. И, как бывает, когда найден какой-то ход, угол зрения, идея, мир начинает раскрываться по-другому, неожиданно и ярко. Катя на послушном «Атоме», он как-то разом видел и переплетенные корни, и травы, и жаб, переходящих дорогу, – и еще нечто большее, некий общий закон, обнимавший этот мир и утверждавший в нем хаос, ничем не отличавшийся от гармонии.
Невольно вспомнились ему раньше совершенно непонятные строки, которые теперь стали вдруг ясными и простыми. Уже сворачивая на шумную вырскую площадь, он вообще обнаружил, что самый подлинный процесс познания заключается лишь в росте незнания. Область непознанного становится все шире от наших мелких узнаваний, и в этом есть свобода и есть счастье. И Павлов, ставший частью этой свободы и счастья, мчался на велосипеде и совсем забыл о нависшей над ним угрозе. Он был в ней, как в части окружавшего его, полного тайн мира, – и потому мог не бояться.
Все смешалось в доме Луниных.Михаила Александровича неожиданно направляют в длительную загранкомандировку, откуда он возвращается больной и разочарованный в жизни.В жизненные планы Вадима вмешивается любовь к сокурснице, яркой хиппи-диссидентке Инне. Оказавшись перед выбором: любовь или карьера, он выбирает последнюю. И проигрывает, получив взамен новую любовь — и новую родину.Олег, казалось бы нашедший себя в тренерской работе, становится объектом провокации спецслужб и вынужден, как когда-то его отец и дед, скрываться на далеких задворках необъятной страны — в обществе той самой Инны.Юный Франц, блеснувший на Олимпийском параде, становится звездой советского экрана.
В третье тысячелетие семья Луниных входит в состоянии предельного разобщения. Связь с сыновьями оборвана, кажется навсегда. «Олигарх» Олег, разрывающийся между Сибирью, Москвой и Петербургом, не может простить отцу старые обиды. В свою очередь старик Михаил не может простить «предательства» Вадима, уехавшего с семьей в Израиль. Наконец, младший сын, Франц, которому родители готовы простить все, исчез много лет назад, и о его судьбе никто из родных ничего не знает.Что же до поколения внуков — они живут своей жизнью, сходятся и расходятся, подчас даже не подозревая о своем родстве.
Киев, 1918 год. Юная пианистка Мария Колобова и студент Франц Михельсон любят друг друга. Но суровое время не благоприятствует любви. Смута, кровь, война, разногласия отцов — и влюбленные разлучены навек. Вскоре Мария получает известие о гибели Франца…Ленинград, 60-е годы. Встречаются двое — Аврора и Михаил. Оба рано овдовели, у обоих осталось по сыну. Встретившись, они понимают, что созданы друг для друга. Михаил и Аврора становятся мужем и женой, а мальчишки, Олег и Вадик, — братьями. Семья ждет прибавления.Берлин, 2002 год.
Первая книга одноименной трилогии Дмитрия Вересова, действие которой охватывает сорок лет.В прихотливом переплетении судеб двух поколений героев есть место и сильным страстям, и мистическим совпадениям, и хитроумным интригам, и захватывающим приключениям.Одно из лучших произведений конца уходящего века… Если взять все лучшее из Шелдона и «Угрюм-реки» Шишкова, то вы получите верное представление об этой книге.
«Возвращение в Москву» – это вересовская «фирменная» семейная история, соединенная с историческими легендами и авторской мифологией столицы. Здесь чеховское «в Москву, в Москву!» превращается в «а есть ли она еще, Москва-то?», здесь явь и потустороннее меняются местами, «здесь происходит такое, что и не объяснишь словами»…
Кто бы мог подумать, что в начале XX века юная девушка сможет открыть частное детективное агенство! Однако Муре это удалось Первый заказ – разыскать пропавшего кота редкой породы. Капризная клиентка сама составила для Муры список версий, которые надо проверить: живодеры пустили кота на мех, профессор Павлов изловил бедное животное для своих зверских опытов, масоны сделали его жертвой в своих жутких обрядах... Мура отважно пускается на розыски, порой рискуя жизнью. Но воображение клиентки не смогло даже представить, что случилось на самом деле.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.