Смотритель - [30]

Архидьякон не мог посочувствовать, зато мог дать совет. И он видел, что пришло время говорить со всей твёрдостью.

— Милорд, — обратился он к отцу (тишайший епископ, слыша от сына это обращение, всякий раз трепетал, ибо оно не сулило ничего доброго), — милорд, есть два вида советов: одни хороши для сегодняшнего дня, другие — для будущего. И я не могу советовать то, что кажется полезным сегодня, но в дальнейшем принесёт вред.

— Да, да. Да, наверное, — проговорил епископ.

Он вновь опустился в кресло и закрыл лицо руками. Мистер Хардинг сел у дальней стены, наигрывая про себя мелодию, сообразную бедственному случаю. Архидьякон вещал, стоя спиной к пустому камину.

— Кто бы думал, что злосчастный вопрос окажется настолько болезненным. Нам всем следовало это предвидеть, и события развиваются ничуть не хуже, чем мы ожидали. Однако непростительной слабостью было бы отказаться от борьбы и признать себя виновным из-за того, что расследование мучительно. Мы должны думать не о себе; в определённой степени нам доверены интересы церкви. Если обладатели бенефициев станут отказываться от них при первых же нападках, то атаки будут возобновляться, пока мы не лишимся всего, и что тогда? Англиканская церковь, оставленная своими защитниками, падёт. То, что верно для многих, верно и для одного. Если вы под градом обвинений откажетесь от смотрительского места и законного дохода в тщетной попытке доказать собственное бескорыстие, вы мало что не преуспеете в своей цели — вы ещё и нанесёте тяжёлый удар собратьям-священникам, подтолкнёте каждого вздорного диссентера в Англии к аналогичному иску против других источников церковного дохода и подведёте тех, кто готов всеми силами вас поддерживать. Я не могу вообразить большей слабости и большей ошибки. Вы не верите в справедливость обвинений, не сомневаетесь в своём праве занимать место смотрителя; вы убеждены в собственной честности, и тем не менее сдаётесь перед ними из трусости.

— Трусости! — укоризненно повторил епископ.

Мистер Хардинг сидел неподвижно, глядя на зятя.

— А как это назвать, если не трусостью? Разве причина не в страхе перед лживыми обвинениями? Что это как не трусость? А теперь посмотрим, так ли ужасно зло, которое вас пугает. «Юпитер» печатает статью, которую, без сомнения, прочтут многие, но сколько из тех, кто хоть в чём-нибудь разбирается, поверит «Юпитеру»? Всем известно, каковы цели этой газеты. Она поддержала нападки на лорда Гилдфорда, на рочестерского настоятеля и на десяток епископов. Нет сомнений, что она подхватит любой подобный иск, честный или бесчестный, справедливый или несправедливый, законный или незаконный, если он будет ей на руку. Разве не все это давно поняли? Да кто из ваших хороших знакомых станет хуже о вас думать после статьи в «Юпитере»? И что вам до тех, кто вас не знает? Я не стану говорить о вашем благополучии, но скажу другое: непростительно в запальчивости — а это именно запальчивость, — оставить Элинор без средств к существованию. А если вы всё же на это решитесь и покинете место смотрителя, то что это даст? Коли у вас нет права на будущие доходы, но не было права и на прошлые. Значит, если вы уйдёте с должности, от вас потребуют возместить всё, что вы уже получили и потратили.

Смотритель застонал, глядя на своего мучителя, и епископ, словно эхо, отозвался жалобным стоном из-за прижатых к лицу ладоней, однако жестокосердого оратора не тронули эти проявления слабости.

— Но, допустим, вы ушли с должности и все ваши неприятности, связанные с нею, остались в прошлом — сможете ли вы сказать, что довольны таким исходом? Неужели ваш интерес в данном деле ограничивается заботой о себе и о дочери? Я знаю, что это не так. Я знаю, что вы не меньше любого из нас радеете о благе церкви, к которой мы принадлежим; и какой удар нанесёте вы ей своим отступничеством! У вас есть долг как у члена англиканской церкви и её священника — вынести это испытание, каким бы оно ни было тяжёлым. У вас есть долг перед моим отцом, назначившим вас на должность, — поддержать его права. У вас есть долг перед предшественниками — утвердить законность их положения. У вас есть долг перед теми, кто вас сменит, — сберечь для них в целости и сохранности то, что вы получили в целости и сохранности. И у вас есть долг перед всеми нами — стоять неколебимо, дабы, по-братски помогая друг другу, мы без стыда и упрёка сражались за общее великое дело.

На сём архидьякон закончил. Теперь он, довольный собой, ждал, как подействует его мудрое вразумление.

Мистер Хардинг чувствовал, что задыхается. Он отдал бы всё на свете, чтобы выскочить на свежий воздух без единого слова или взгляда в сторону тех, кто находился с ним в одной комнате. Однако это было невозможно. Он не мог уйти, ничего не сказав, а мысли его после речи архидьякона пребывали в полном смятении. В услышанном была тяжёлая, жестокая, неопровержимая правда, столько практичного, но отталкивающего здравого смысла, что мистер Хардинг не мог ни согласиться, ни возразить. Если его долг страдать, он готов был нести страдания без ропота и малодушия, но с единственным условием: он сам должен быть уверен в своей правоте. Чего он не мог вынести, так это чужих обвинений без возможности оправдаться в собственных глазах. Сомнения, зароненные в его сердце, не рассеются оттого, что Болд ошибся в какой-то ничтожной формальности; совесть не умолкнет оттого, что согласно некой юридической закорючке, он, получающий от богадельни больше всех, считается одним из её наёмных служителей.