Смотри: прилетели ласточки - [12]

– В школе работаю, некогда стало.

– Вот это нехорошо.

– Что нехорошо? Что работаю в школе?

– Нет. А то, что вы говорите «некогда». Если есть что сказать, время всегда найдется. А мне ваша первая статья как-то запомнилась. Свежим взглядом, может быть. Или тем, что вы не постеснялись написать без оглядки на авторитеты, даже местные.

Наденька пожала плечами, попутно про себя еще оправдываясь, что если ты работаешь в школе, то подготовка к урокам съедает все свободное время. Вместе с тем она сама понимала, что это жалкое оправдание и что теперь она не сможет написать ни строчки без оглядки на этот самый авторитет, то есть Вадима.

Тут еще какой-то парень подошел, в кожаной куртке, с черными волосами, собранными на затылке в хвост, – так редко еще кто ходил. И вроде хотел втереться в компанию, вроде бы он свой, но дядьки упорно не обращали на него внимания, а Вадим еще рассказал о смерти свиньи, случившейся в прошлом году на Старой Петуховке. То есть мужик попытался зарезать свинью, да сил не рассчитал, она вывернулась и, раненая, понеслась по улице. Поймать не могли, сколько ни пытались. Тогда мужик догадался выставить к калитке ведро помоев. И вот свинья, истекая кровью, к этому ведру вернулась и принялась жадно жрать. Тут ее и прикончили. Сопун опять раскатисто рассмеялся, подытожив, что встречаются и среди людей такие личности, что им лишь бы пузо набить…

«Как странно, – подумала Наденька. – “Смерть свиньи” вроде бы совсем не об этом».

– Надеюсь, я тебя не очень огорчил? – неожиданно спросил у нее Вадим. – Ну, дурак я, меры не знаю.

– Как ты могла за него замуж выйти? – тихонько произнес у нее за спиной парень в кожаной куртке.

Вадим вроде бы не расслышал, а Наденька, обернувшись, так же тихо и с долей возмущения в голосе спросила:

– А ты вообще кто?

– Да я так… Просто смотрю: вроде красивая девчонка, – парень заметил вскользь и отошел незаметно, как вор.

«Странные какие-то люди», – подумала Наденька, проследив взглядом за этим парнем, пока он окончательно не затерялся среди далеко не нарядной публики. Странные люди были одеты не то чтобы плохо, а просто во что попало. И на это пятно на Вадимовом свитере действительно никто не обращал внимания. Потом угощали шампанским, и от пары глотков голова у Наденьки побежала, и она смеялась вместе со всеми над тем, как прошлой зимой Вадим бодался с министерством культуры. То есть в самом факте, что Вадим бодался с министерством, не было ничего особенного, он с тетеньками из минкультуры давно бодался, но случай-то был особый. Прошлой зимой министр культуры купила новую шубу, а старую отдала в музей краеведения в качестве экспоната, именно как шубу министра культуры. Тогда Вадим отнес в музей собственное пальтишко на рыбьем меху и потребовал его принять в качестве пальто писателя Сопуна. Конечно, не приняли…

Тут Наденька подумала, что жить не так уж и плохо, в конце концов. По крайней мере, бывает весело. Прежде ей никогда не бывало настолько весело. И что просто не надо бояться жить иначе, чем ее учили с раннего детства – уважать начальство, не прекословить… Ну кто такое это начальство? Дамочки, которые так и не смогли осуществиться нигде и ни в чем, по большому счету, поэтому и вели за собой массу необразованных художников-творцов к новому и светлому академизму-реализму. Потому что искусством надо обязательно руководить! И ей неожиданно сделалось очень легко, как будто бы она освободилась от корневого, глубинного страха, впрыснутого в кровь, может быть, еще вместе с вакциной от оспы. Наденька подумала, что до сих пор по-настоящему боялась жить, именно выскочить из мирка, ограниченного доктриной «а что люди скажут», и что эти люди – обычные люди, которые разве что успели чуть дольше пожить, съедаемые тем же страхом перед жизнью, который можно даже назвать родовой памятью, – так Наденька решила, припомнив маму и бабушку, которые тоже боялись жить. Мама боялась даже выбивать ковер во дворе в светлое время суток, потому что кто-то ведь может позавидовать, что у них есть ковер!..

– Многие молодые творцы, если даже не все, сперва выставляли картины, – фильмов и книжек, это, кстати, тоже касается, – доступные партийным товарищам, – говорил Вадим, уже когда они покинули выставочный зал и шли заснеженной улочкой домой к Михаилу. Он вроде бы жил недалеко, вдобавок жена у него уехала в командировку. Саша-Сократ куда-то исчез, о чем Наденька жалела. Он был ей симпатичен, в отличие от Михаила, который бесконечно ее подкалывал, очевидно, полагая за полную дурочку.

– Ну, Тарковский, например, – продолжал Вадим. – Он сперва снял «Иваново детство», вполне просоветский фильм, без всяких там завихрений. Кто бы ему позволил «Рублева»…

– «Иваново детство» не больно-то радостно встретили, – напомнил Михаил, – разрушенная психика ребенка…

– Да какая там психика? Мальчик-разведчик, желание отомстить, героизм советского народа – тот самый желтый билет, который дает право заниматься профессиональной деятельностью. Я себе такой пока что не заработал.

– А это обязательно? – встряла Наденька и тут же пожалела, что встряла, потому что Михаил посмотрел на нее весьма раздраженно.