Смотри, что принесли наши сети - [25]

— Нет, — тут Макс вспомнил волшебное слово, — у меня соревнования.

— О как, — мужик сдвинул кепку на затылок, потом опять натянул чуть ли не до бровей. — А закурить не найдется?

Макс покачал головой.

— Ладно, — мужик обреченно кивнул и отошел дальше по дороге, встав метрах в пяти позади Макса.

Вскоре маму с дочкой забрали. Женщина на белой волге притормозила между ними и Максом. Он тут же подхватил рюкзак на руки и побежал к машине, но женщина испуганно помахала ему рукой и сдала назад. Да так далеко, что тем двоим пришлось еще возвращаться.

— Вот же непруха, да, браток? — крикнул со своего места мужик с бензопилой.

Макс ничего не ответил. Но на всякий случай перешел на то место, где были мама с дочкой. Может быть, отсюда быстрее заберут.

Но ничего не изменилось. Время шло. Солнце выбралось из-за туч, у Макса и стоящего на обочине рюкзака появилась тень. Она все укорачивалась, укорачивалась и наконец почти совсем исчезла. Небритого мужика тоже никто не подбирал. Он уселся верхом на оранжевый корпус своей бензопилы и горланил то ли шансон, то ли неизвестное народное творчество.

Когда тени снова стали удлиняться, у Макса появился новый сосед. Точнее — соседка. Бабушка в клетчатом платке, с двумя ведрами и маленькой скамейкой. Верх скамейки был обит синим дерматином — для мягкости. Поперек этой импровизированной подушки шел резиновый жгут, который бабушка использовала в качестве ручки для переноски.

Бабушка возникла откуда-то из-за домов и медленно, медленно приближалась к Максу. К этому времени уже вообще все стало двигаться очень медленно. Медленно ползло по небу солнце, медленно ветер качал ветки кустов, мужик с бензопилой медленно говорил слова в своих песнях.

Бабушка подошла ближе, поставила табуретку, покачала, проверяя, надежно ли она стоит. Опустила на землю ведра. В одном пестрые куриные яйца. В другом, под крышкой, маслянистые пирожки. Щурясь, обернулась на Макса:

— Что, милок, ездят сегодня?

— Да не очень, — Макс пожал плечами.

— Ох, тут и не угадаешь, — бабушка взгромоздилась на табуретку. — Когда прут, как очумелые, когда никого нет.

Видимо, это был день, «когда никого нет». Из десятка, проехавших за последующие часы машин, остановилась только одна — зеленый камаз, тарахтевший пустым кузовом. Они позвали из открытой двери мужика с пилой, тот подбежал и, ухватившись за протянутую ему руку, залез в высокую кабину.

— Не судьба нам, внучек, сегодня с тобой, — глядя вслед удаляющемуся камазу, бабушка встала и подхватила табуретку за резиновый жгут. — Ты не проголодался еще?

— Я? — от слепящего солнца и бесконечных неудач Макс провалился в какое-то забытье, в пустой внутренний космос. И когда бабушка позвала его, он с большим трудом сообразил, что можно ей ответить.

— Помог бы мне донести все это, — она кивнула на ведра. — А то разомлела чего-то на солнце.

Макс, еще не до конца очнувшись, взялся за ведра.

На самом деле до ее дома оказалось не так близко, как он думал. И есть они сели не сразу. Когда пришли, бабушка отправилась кормить кур, оставив его одного в сумрачной кухне, пахнущей лекарствами и сырым деревом. Макс огляделся. Завешанная полотенцами дверь в комнату. Пол у входа провалился и забит крашеным железным листом, который тоже в углу провалился. Рассада на подоконнике. В пластиковых стаканчиках из-под йогурта. Один вставлен в большой бело-зеленый чайник. Поверх стекла к оконной раме прибита мутная и растрескавшаяся полиэтиленовая пленка.

Бабушка, когда вернулась, достала из низкого угловатого холодильника кастрюлю с домашней лапшой. Перед тем как разогреть ее, попросила Макса снять с плиты большое эмалированное ведро с куриным кормом.

Ели молча. Было ощущение какой-то театральной постановки. Как будто кто-то забыл включить свет в конце спектакля. И актеры все играют и играют. И никто не знает, что все уже закончилось.

Макс положил ложку в пустую тарелку и передал бабушке. Та поставила ее на стол рядом с плитой.

— К матери домой едешь?

Макс вздрогнул. Нет. Даже не сказал, губы как будто слиплись, только головой покачал.

Но бабушка все равно не смотрела, возилась с чем-то у стола:

— А я одна мыкаюсь. Поразъехались все. Никого не вижу. Раньше еще приезжали. А сейчас… дорого, наверное, стало.

Макс поднялся:

— Я пойду лучше. Спасибо большое. А то поздно уже.

— Да, иди, иди милый, — бабушка повернулась, протягивая ему два пакета. — Вот, возьми. В дороге сам съешь. Или, хочешь, поделишься с кем.

— Да… спасибо, — Макс неуверенно принял пакеты.

— Бери, бери. Может, там кто-нибудь и о моих детях так позаботится, — голос ее дрогнул.

Макс кивнул и быстро вышел, прижимая пакеты к груди.

Улицу заливало вечернее солнце. Длинные темно-серые тени располосовали землю, дома и заборы. Макс вышел на до боли знакомую пустую дорогу. Остановился. Убрал пакеты с пирожками в рюкзак. Перспективы рисовались самые мрачные. Однако то ли звезды передвинулись в новое положение, то ли наступил тот самый период, про который бабушка говорила «прут», но уже минут через десять возле Макса остановился потрепанный грузовик с квадратной будкой.

Макс подбежал, поднялся на высокую ступеньку и открыл дверь: