Смоляночка - [8]

Машков был зван на квартиру к капитану Краузенбергу, там затевалась большая игра, но хотелось поручику не туда, а в салон к Надин Золотицкой. К этой содержанке князя Мещерского. Там играла музыка, там звучали голоса модных итальянских певиц, там мужчины вели умные разговоры об искусствах и о политике. Машкову довелось бывать там дважды. Совершенно случайно попал он туда.

Машков ехал с Марсового поля втроём с поручиками Вольфом и Нейдгартом, когда пустившись вдоль Летнего сада быстрой рысью, они обогнали открытый экипаж с двумя молодыми в нем дамами.

Саша Вольф отсалютовал дамам, и одна из них, это была Надин Золотицкая, она мило улыбнулась и попросила Вольфа, который был ее хорошим и добрым знакомым, представить ей и ее товарке-француженке – мадмуазель Дюваль остальных офицеров.

Так Машков был приглашен в салон мадмуазель Надин в первый свой раз.

И вышло так, что бывать у Золотицкой оказалось в тысячу раз интереснее и приятнее, чем закладывать талии и пить мозельское на квартире у Краузенберга.

Машкову было гораздо интереснее то общество, что собиралось здесь, на углу Фонтанки и Невского. Но манкировать офицерским собранием тоже было нельзя.

Полковник граф Батицкий говаривал, поучая, что в бою товарищество особо проявляется. И нельзя рассчитывать на успех в сражении, если всех офицеров полка не связывает самая крепкая дружба, когда один считает другого братом. А такое братство достигается только путем совместного времяпровождения не только на плацу и в казармах, но и на досуге. За карточным столом, в дружеской пирушке.

Но не виноват же Машков в том, что общество, которое собиралось у Надин, и разговоры, которые велись там, были ему интереснее, бравады пьяных поручиков, что то и дело хвастались своими любовными победами, да новыми породистыми лошадьми.

А у Надин Золотицкой в тот раз пела Инесса Тольмани. Ах, как чудно она пела.

А какие умы блистали там!

Воронцов-Дашков, Волынцев, Горчаков Андрей Иванович, Глазенап Григорий Иванович…

Машков за счастье почитал, постоять рядом, за спинкой канапе, на котором сидела мадмуазель Надин и послушать, как собравшиеся вкруг ее мужчины говорят о политике и об искусстве.

Но нужно было поддерживать дух товарищества.

А посему, Машков решил, что нынче будет не в салоне у Надин, а у Краузенберга, где наверное проиграется и будет пьян. …

Когда Машков вошел, сбросив шинель в руки рабу Краузенберга Никите, дым в комнатах стоял коромыслом.

Вова Забродский подыгрывая себе на гитаре, пел куплеты:

O ma charmante

Ecoute ici

L"amante qui chante

Et pleure aussi

Машкову тут же поднесли водки.

Он выпил залпом.

Чтобы сравняться с товарищами.

А у Забродского с Краузенбергом выходил забавный спор.

– Ну и что вы за русские? – ухмылялся Краузенберг, – поете по-французски.

Девушек вам подавай, чтоб француженка была?

– А ты сам то кто! – орал веселый и улыбчивый Вова Забродский, – немец, перец, колбаса, душа некрещеная!

– Я то уж более русский чем ты, – отвечал Краузенберг, отбирая у Забродского гитару, – слушай вот, какие песни петь надо.

И Краузенберг запел неожиданно высоким голосом:

Кудри девы чародейки

Кудри блеск и аромат

Кудри кольца, кудри змейки

Кудри бархатный каскад.

– У вас у немцев зато вера неправильная, – сказал Забродский.

– Это почему же она у нас неправильная? – спросил прапорщик Вольф.

– А у вас нет пяти таинств, – войдя в раж пьяного спора кричал Забродский.

– Машков, ты вот трезвый, скажи ему брат, что у нас есть таинства! – обратился к вошедшему гостю ошалевший от дыма и водки хозяин.

– А что Машков, ты в лютеране перекрестился? – хохотнул Забродский.

– В лютеране не в лютеране, а в салон к Надин и мадмуазель Дюваль бегает, – бряцая по струнам заметил Вольф, – так что вашему православию хваленому грош цена, если всех русских шевалье тянет на галльских католичек.

– А я скажу, господа, – сказал вдруг Мошков, – что все это от нашего исконно русского целомудрия происходит.

– Это как же так? А ну-ка объясни! – очнулся поникший было головою Забродский.

– А так вот, очень просто, – сказал Мошков, принимая стакан из рук Краузенберга, – галльские красотки, да цыганки к которым ходит наш брат, они доступнее скромных россиянок. И даже чухонские девки с Литейного и те доступны по причине веры лютеранской. А наши девушки…

– Что наши девушки? – приподняв бровь, изумленно переспросил Краузенберг.

– А наши девушки, – Мошков сделал ударение на слове НАШИ, – а наши девушки они скромнее и целомудреннее, а потому наш брат до женитьбы и ходит в зависимости от состояния кошелька, кто к цыганке, кто к мадмуазель или мадам, а кто и к чухонской девке на Литейный под красный фонарь.

– Ну ты брат даешь! – фыркнул Вольф, – у тебя получается что русские девицы все прям ангелы святые, а знаешь что наш исконно русский царь будучи единородным сыном Голштинского немца Петра Федоровича и немки Катрин Великой, предпочитает все же фрёйлинками к себе брать девочек из русских фамилий, вот и нынче мы в эскорте были, в Смольный институт государя сопровождали, знаешь кому новые шифры жалованы? Думаешь немкам или француженкам? Отнюдь! Азаровой и Завадовской.