Смирнов В. - ...Таки да! - [22]

Менты их на второй день и повязали. Запросто. Когда Ваха на Привозе торговал мясникам саблей от нарисованного солдата. А Пунчика, как всегда, не тронули. Он до тех пор в себя не пришел. Так и лежал. Белый, как мумий, хотя без бинтов. И вообще, кто им разрешит брать Пунчика? У него же справка из дурдома была длиннее, чем от улицы Кривой до музея с неукраденным фараоном. И об этом знали все, кому не лень, в том числе и прокуратура. А в дурдом Пунчика наотрез не пускали, потому что его штучки врачи не выдерживали. Даже самые буйнопомешанные. Они же от пациентов только халатами и заскоками отличаются. Так к этой компании еще Пунчик - чистый перебор. Тем более, на воле он еще одну банду организует для хорошего процента раскрываемости.

Так что благодаря Пунчику мумию фараона очень повезло. А то, что его бы кто-то купил - без сомнения. Люди что хочешь покупают, так они этим деньгам верят.

Жалко, что Пунчик уехал. Вся милиция с горя плакала. Пусть теперь от него заплачет ихняя Америка. В этом я не сомневаюсь. Даже если она Латинская.

ЛЕГЕНДА О ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ

...Лично до меня окончательно дошло, что началась война, когда очередь на кинофильм «Разиня» в полном составе сдвинулась под «Гастроном». Люди еще толком не знали кто куда наступает, но по привычке стали запасаться. На всякий случай. Ну там солью, сахаром, спичками и другими продуктами, которые на буквы «сы» не начинаются. Через час у прилавка стал, а продавщица нервничает, как гаркнет: «Вам чего?», - я аж вздрогнул. Ну, думаю, еще никто призвать не успел, а так орет. Сержант, да и только. И морда у нее, как у моего мастера, только еще страшнее. Представил себе, как он перекривится, когда прогул опять сделаю. Во вторую смену хер пойду по поводу войны. А пока схватил я мешок перловки сам не знаю почему. Тут еще парень какой-то забежал и орет, что на Дальницкой уже окопы роют. Так я еще и манки прикупил. Не люблю се, но другой муки уже не было. Паникеры разобрали. А спички на десятом человеке кончились.

По улицам все не ходят, а бегают. Кто-то воет, что Москву уже бомбили, теперь к нам летят. На Комсомольской тоже чего-то роют: то ли окопы, то ли рельсы трамвайные меняют. Из окна радио с телевизором орут наперебой. И все о подготовке к битве за урожай. О других сражениях ни слова. А мешки с крупой давят. Не хуже мочевого пузыря во время футбола.

Тут баба из ворот выскочила, верещит на весь мир:

- Немцы реванш берут!

Ну, я один мешок сам себе на ногу уронил. Потому что если немцы напали, так это серьезно. Я-то знаю, мама при немцах бодегу держала. Возле Тираспольской. За четыре золотых десятки.

Открылась бодега, как положено. Первыми туда вошли румыны, за ними итальянцы. А бодега маленькая, на два столика. Заходят пару немцев, уже на взводе. Им вышибала объясняет почти на немецком: «Пардон, херры, местов нема». А один, гад, ухмыляется и на русском чешет: «Ах ты, падло, мне в родном городе уже и местов не найти среди тут!» Взял «шмайсер» наперевес и по румынам как даст! Они и посыпались на пол. А итальянцы сидят себе и выпивают спокойно, будто они бронированные и на румын не похожи. Один, правда, румын в окно выскочил. Я на всякий случай за ним в дверь. Мама с вышибалой убежали еще до нас с румыном. А немцы сели за освободившийся столик, начали с него допивать. Тут уцелевший румын гранату в окно кинул. И не стало ни немцев, ни итальянцев, ни бодеги.

Так что война - это дело серьезное,- С детства знаю. За мешок крупы всегда новую бодегу открыть можно. Это в крайнем случае. Если забудут позвать воевать.

Припер мешки домой, сбегал в сарай, достал на всякий случай тот «шмайсер», что немец вместо платы за вино и румын с войны оставил. Сижу и жду, когда враги нападать будут. А они почему-то не спешат.

Сосед постучал условно. Как когда на троих раздавить. Но стволом пулемета. Влетел в хату, дверь сразу на замок. Штаны подтянул и говорит: «Ну, Витек, мы этим гадам сейчас наваляем». Ствол к стене прислонил и бутылки достал. Перед атакой, говорит, на фронте, сто грамм - железно дают. Не знаю, что дают в обороне, но поллитра под сырую манку мы успели.

А тут по соседней улице мимо танк проехал. Или трактор, не разглядел. Но тоже тревожно, хотя водка себя знать дает. Сосед говорит, мол, сейчас Витек, дадим этим американцам копоти. Нехай прыгают со своих парашютов. Это им не втихаря колорадских жуков запускать. И свой пулемет нервно шарпает. Ну, нам оборону держать легче, чем другим улицам. Потому что живем на Дзержинского. Тут в сухую погоду любой танк гусеницы сломает. Мостовую не иначе как в виде баррикады строили.

Ну, ты тоже мужик, так между нами, соседка с секачом забежала. Караул, кричит, мусчины, у нас на улице такой шухер сделался. Еще веем повестки не раздали, а уже самострелы пошли. Й спросила, как по-французски будет «ты сдавайся», «я сдаюсь». Во как. Мы, правда по-французски только «Вус трапилось» знаем, но она все равно со стула не слазит. Сосед на соседку как-то хищно смотрит. Раньше так только на бутылки смотрел. Да и то, когда они полные. А надо тебе сказать, что соседка эта страшнее ядерного взрыва. Но то в мирное время. А тут война, каждая минута может стать последней. Сосед мне и говорит, мол, давай, Витек, се врежем. Я стал думать, а соседка говорит: «Давай!» Словом, дали все друг другу, пока бомбежка не началась.