Смиренное кладбище - [5]

Он медленно перекрестил Воробья и, закатывая глаза, что-то тихо пробормотал, подал руку для лобызания. Воробей не понял, пожал ее.

— Целуй, — поправил его Батя.

Воробей покраснел и ткнулся губами в его руку.

— Ну, вот. Теперь иди спокойно. С деньгами твоими как договорились: кладу на свою книжку и по сто рублей каждый месяц Валентине высылаю, без обратного адреса, так?

— Ага.

— Иди, не бойся, Бог даст, обойдется, Алексей. Ступай.

Бабки, пригревшись на паперти, опять заворковали, привычно протягивая скрюченные ладони.

— Чего-о? — Воробей, сморщившись, поглядел на лавку, плотно забитую старушками.

Они сидели туго друг к другу, встать без риска потерять место не могли, потому и клянчили сидя. Некоторые с закрытыми глазами, сквозь дрему.

— На вот, на всех, — Воробей сунул в ближайшую руку всю мелочь кармана. — На всех! — еще раз хрипло пригрозил он. — Знаю я вас.

2

Солнце сквозь лазейку в листве ударило в могилу и разбудило Кутю. Он со скрипом поднялся — голова наружу, — ухватился за торчавший из земли корень вяза и неуклюже выкарабкался наверх. Корявыми ладонями поерзал по складчатой, с избытком кожи морде, выскреб негнувшимся пальцем ссохшуюся дрянь в уголках глаз. Потом осмотрел себя, поколотил по штанинам, больше для порядка, — выкинуть портки пора, а не пыль трясти.

Он закашлялся: наверное, простыл за ночь. Цапнул себя за сердце. Рука укололась. Слава Богу, орден нa месте, не потерял. Кутя прихватил в горсть рукав и потер орден Славы. Старенький уже орденок. Эмаль пооблупилась. Да и как ей не пооблупиться… Кутя посмотрел в могилу, где ночевал. Хорошо еще шею себе не свернул. И как только угораздило. Это ж надо!

Вчера — День Победы — Кутя на правах хозяина принимал на кладбище гостей. Припылила пехота, кто смог. Лет пятнадцать они уж на кладбище встречаются. Сначала Сеню Малышева приходили навещать. Вторым Петька мехвзвода сюда переселился, а уж совсем недавно Ося Лифшиц. Так и топают Девятого мая одним маршрутом: на Красную площадь, на кладбище, а за стол уж — к полковнику на улицу Алабяна. Семена-то и Петю по закону здесь схоронили, у них тут родители, а вот Осю сюда уж Кутя по блату устроил. У Оси здесь только тетка, а тетка для захоронения не годится — нужны прямые родственники. Но Петрович, золотая душа, разрешил Осю по Кутиной просьбе к тетке закопать. И даже удостоверение на Осю выписал. Теперь и к Оське можно ложить. Пока урны, а через пятнадцать лет и гроба. Да у него, у Оськи, слава Богу, никто пока умирать не намеревается. Жена, дети в здравии, и внуков полон дом.

Вот они, пехтура, и бродили от одного дружка к другому. И там и сям выпивали помалу, только для памяти. Как уж он, Кутя, за меру свою перебрался вчера, поди знай.

Раньше ребят в родительский день навещали. Пока Ося был жив. А уж Ося помер — решили на День Победы встречу перевести. Тем более что и Сеня, и Петя, и Ося — члены партии.

С кладбища должны были поехать к полковнику, да вот могила подвела. Кутя с огорчением оглянулся на могилу. Ребята, наверное, искали по всему кладбищу, да разве вино перекричишь.

Кутя ковырнул присохшую к ордену грязь. Глина. И эмаль отколупнулась. А Оська-то чего выделывал под конец войны! В Судетах вроде? Или не в Судетах?.. А-а, когда пленных вели. Точно. Коров бесхозных насобирает и за телегой привяжет. Как какого-нибудь немчонку заметит замызганного, одну скотину отвяжет и немчонку веревку сунет. Гей нахауз мутер. Веди, мол, корову домой к матери. Так и дарил коров. А ведь еврей. И в семье у него все евреи.

Хорошо хоть после войны вы, ребята, перемерли… Хоть пожили чуток… Спи спокойно, Осенька. И ты, Сеня. И ты, Петя. Светлая вам память, земля пухом. Кутя помахал перед грудью рукой, вроде крестится. Так, чтобы и не очень, и в то же время…

У свеженасыпанного холмика возле лавочки стояли двое мужчин: старик и парень лет под сорок. Они разглядывали его с удивлением.

— Ваша, что ль? — Кудя кивнул на могилу, из которой только что вылез. — Хозяева?

— Наша. Вот решили пораньше прийти, вдруг техник-смотритель забыл распорядиться или место спутал.

— Техник — это дома, в жэке вашей, а здесь — смотритель, смотритель кладбища. А чего вам беспокоиться? Раз договорились, могилку показали, значит, все. У нас в заводе такого нет, чтоб забыть. Нам за это зарплату ложат. Когда хороните?

— Сегодня, в двенадцать, после отпевания.

— Ну да, в двенадцать!.. Хорошо — к обеду отпоют, а то и до трех заканителят. Смотря кто отпевать будет. У них тоже специалисты по своей специальности, неодинаково… Сколько сейчас?

— Часов семь, — пожилой запутался в рукаве над часами, — четверть восьмого.

— Ну вот, а ты говоришь. Шли бы домой… Погоревали бы еще, а уж часикам к двум, ну, к часу, пришли бы. И на помин хорошо бы… ребяткам…

— А может, сейчас?.. Я тут взял немного на всякий случай, — молодой раскрыл портфель и достал оттуда коньячную фляжку с прозрачной жидкостью. — Спирт вот, яблоки… Стакана нет…

— Это найдем. — Кутя пошарил взглядом по веткам — стаканы часто на сучки вешают после употребления, — но не обнаружил. — Придумаем сейчас, айн момент!

Кутя перегнулся через соседнюю ограду, чуть не завалив деревянный заборчик, прогнивший у вкопанных столбиков; дотянулся до пол-литровой банки с увядшими нарциссами и, крякнув, распрямился с банкой в руках. Затем вынул из банки цветы — кинул на могилу.