— Мне нужно поговорить с тобой кое о чем.
— Я слушаю, мой друг. Вильгельмсен ездил к брадобрею, но тот сам болен.
— Сесилия, я совершенно забыл передать тебе фамильные драгоценности Паладинов. Они теперь твои. Ты давно уже должна была ими владеть.
— Нет, они принадлежат Урсуле!
Он устало покачал головой.
— Она свои уже получила. Эти твои. Вильгельмсен покажет тебе, где они лежат.
— О, Александр, не говори о таких пустяках! Могу ли я что-то сделать для тебя?
— Нет, спасибо. То, что случилось, к лучшему. Для тебя и для меня.
— Ты не должен говорить так, — печально произнесла она.
Ему стоило большого напряжения подбирать слова.
— Но это так, любимая! Моя жизнь была неудачной с начала и до конца.
— Вовсе нет!
— Я не был никем любим. Моя мать любила меня эгоистично, думая только о себе. Мой товарищ, юный Гермунд, ты помнишь, никогда не догадывался о моей любви к нему. Ханс Барт… да, Ханс был со мной до тех пор, пока это было выгодно ему.
— Ты давал ему что-нибудь? — спросила она, шокированная его словами.
— Дорогие подарки, деньги. Он постоянно ходил без денег. И когда он встретил более состоятельного мужчину, он покинул меня… Что же у меня осталось?
Сесилия легла щекой на его грудь.
— Ах, Александр, ты же любим! Любим, любим! Я даже не осмеливаюсь сказать, как.
Он лежал неподвижно, чувствуя, как промокает от ее слез рубашка.
— Сесилия, — еле слышно прошептал он. — Ах, ты, бедная девочка!
Его руки бессильно повисли. Сесилия встала, глядя в его полузакрытые глаза.
— О, Господи, будь милосерден, — в отчаянии прошептала она.
В дверях стоял Вильгельмсен.
— Ваша милость, — сказал он. — Вас спрашивает какой-то молодой господин.
— Нет, не сейчас, Вильгельмсен, — всхлипнула она. — Кто это?
— Я не расслышал его имени. Что-то вроде Та… и, кажется, Линд…
— Тарье?.. — в бессилии выдохнула она. — Господи, благодарю!..
«Хотя Бог здесь и не причем, ведь дело касается способностей Людей Льда», — подумала она.
Тарье не стал терять время попусту. Выслушав сбивчивые объяснения Сесилии, он попросил Вильгельмсена зажечь все свечи и поставить их вокруг постели хозяина.
После этого он перевернул Александра на живот.
— Что же ты делала с ним, Сесилия? — строго спросил он.
— Я знаю, это моя ошибка, — всхлипывала она. — Мы разминали его ноги, я уже говорила тебе об этих фантастических результатах. И вот однажды, совсем недавно, я перестаралась и согнула ногу слишком сильно, так, что Александр вскрикнул, почувствовав боль в спине. После этого все вроде бы стало лучше, хотя заметить это было трудно, практически невозможно.
— Могу себе представить!
Сесилия продолжала, задыхаясь:
— А через несколько дней Вильгельмсен увидел красное пятно. С тех пор ему все хуже и хуже. Я попыталась установить с тобой связь. Мысленно… И…
— Тебе это удалось, — коротко ответил Тарье.
Слушая ее, Тарье осторожно ощупывал спину Александра. Было похоже, что центр опухоли находился прямо на позвоночнике.
— Я думаю…
— Что?
— Я думаю, что пуля сдвинулась!
— Ох! Тарье, я убила его!
— Ты могла бы это сделать. Но мы попытаемся вынуть ее.
— О, ты сам будешь это делать, Тарье, сам?
— Сам? С твоей помощью! И с вашей, Вильгельмсен!
— Разумеется, — сказал слуга, заметно побледнев.
— Но, Тарье, если он умрет?
— Может случиться и такое. Но если мы не предпримем этого, он умрет наверняка.
Все поплыло перед глазами Сесилии. Она боялась участвовать в операции. Как это выдержать? Она не могла видеть его в роли пациента, не желала смотреть на его беспомощность.
А с другой стороны, ей безумно хотелось спасти ему жизнь.
Тарье давал распоряжения:
— Вильгельмсен, принесите бутылку водки! Александр сейчас без сознания, и это нам на руку. Но если он очнется, ему надо дать выпить. Раньше я уже проделывал с ним это, он привык. Но сначала вымойте руки. А ты, Сесилия, возьми этот порошок — кровоостанавливающее средство — насыпь в бокал с теплой водой и поставь возле кровати. Вильгельмсен, дайте мне чистую одежду, моя пропылилась в дороге.
Слуга вытаращил глаза: что за странные идеи?
Тарье придерживался в медицине передовых взглядов, но и он мог ошибаться. Например, он разрешил Сесилии участвовать в операции в пышном, темном платье, на которое оседала пыль. Он также не дал распоряжение слуге поменять одежду Александра и постельное белье, влажное и перепачканное.
Однако в своих вещах Тарье поддерживал полный порядок. Во время странствий по Северной Европе он не расставался со своими привычками, так что ему удалось быстро приготовить все необходимое для операции.
Но когда он вынул острый, как бритва, нож и стал прокаливать его в пламени свечи, Сесилия почувствовала, что ей дурно. Ей так хотелось уйти прочь, заткнуть уши и ждать, пока Тарье не крикнет, что все позади и что Александр снова здоров.
Но это было бы малодушием, а внучке Силье такое не пристало.
Она произнесла еле слышно:
— Что я должна делать?
Тарье протянул ей пустой бокал и одну из салфеток, которые она достала из бельевого шкафа.
— Протри досуха! А вы, Вильгельмсен, следите за Александром. Держите его, если понадобится.
Слуга кивнул.
В комнате больного находилась одна удивительная вещь: огромный бельевой шкаф в стиле нового барокко с примесью ренессансных линий. Этот темно-коричневый шкаф был богато украшен летящими и трубящими в рог херувимами и гирляндами цветов. Замочные скважины прятались под резными цветами. Кровать, вокруг которой они стояли, тоже была в роскошном стиле барокко, с точеными ножками и металлическими завитушками. «Я здесь лежала однажды…» — подумала вдруг Сесилия. А теперь на этой кровати решалась судьба Александра.
