Смертный грех - [20]

В лучах холодного весеннего солнца перед ним неясно маячила небольшая фигура.

— Слушай! Пора вставать! — пропищал голосок. — Ты, случайно, не умер?

— Вот и я так думаю, — с трудом пробормотал он по-немецки. — Ты кто?

— Ты не имеешь права говорить мне «ты», дурень! — сказало маленькое существо, оказавшееся десятилетней девчонкой. Когда взор Тарье немного прояснился, он увидел, что она очень элегантно одета, хотя одежда ее была грязной, вся в сухих листьях и сосновых иголках.

— Ты сам-то кто такой? — спросила она. — Если ты один из тех мерзких наемников, я не позволю тебе помогать мне. Я не буду даже разговаривать с тобой.

— Нет, нет, я норвежский студент-медик, я ничего общего не имею с военными.

— Ты медик? Это очень кстати, потому что я сломала ногу.

«Сломала ногу? И спокойно стоит на ней? Этого не может быть», — подумал Тарье.

— Ты еще не представился, медик.

— Меня зовут Тарье Линд из рода Людей Льда, — устало и раздраженно пробормотал он и закрыл глаза. Унижаться перед какой-то девчонкой! Человек при смерти, а ей нужно, чтобы он представился!

Он назвался Линдом из рода Людей Льда, потому что эта фамилия была в конце концов выбрана его семьей. Линд[1] — в честь Линде-аллее, а прозвище «из рода Людей Льда» было сохранено, хотя дед Тенгель и не любил его. В давние времена жители Трёнделага охотились на Людей Льда и убивали их. Теперь не осталось в живых никого, кто помнил бы о страшном родстве с ведьмами и колдунами.

— Линд из рода Людей Льда? Это звучит благородно, — милостиво заметила маленькая дама.

— Да, — сказал Тарье, тоже считавший, что это звучит благородно. — А как тебя зовут?

— Ты не имеешь права так разговаривать со мной! — сказала она, топнув ногой, той самой, что была сломана. — Я — фрекен Корнелия! Мой отец — граф Георг Эрбах фон Брейберг. Мои родители умерли, я живу у тети Юлианы.

— И теперь ты хочешь, чтобы тебе помогли с твоей ногой?

— Ты не имеешь права говорить мне «ты»! И никто не имеет!

— Я говорю так, как считаю нужным, — пробормотал Тарье, лежа с раскрытыми глазами.

— Тогда я пошла, — сказала она, поворачиваясь к нему спиной.

— Ступай. Я хоть смогу умереть в мире. Уж ты-то ничем не можешь мне помочь, ты занята лишь собой, пустая кукла.

Ее маленькая милость Корнелия Эрбах фон Брейберг сначала восприняла это как обиду, но потом любопытство взяло верх:

— Помочь тебе? Что ты имеешь в виду, простолюдин?

— Ничего. Иди своей дорогой, гадкая маленькая обезьяна!

Она в нерешительности остановилась.

— Что у тебя болит?

— Я не болен. Я не ел целую неделю и не знаю, где нахожусь.

— Не ел? Ты нищий? — спросила она, подходя ближе.

— Если бы я был нищим, я был бы теперь жив.

— Но ведь ты и так живой!

— Слегка.

Девочка задумалась.

— Если ты вылечишь мою сломанную ногу, ты сможешь пойти со мной домой. Тебя покормят у дверей кухни.

— Как нищего?

— Нет, ты, я вижу, из благородных. Ты состоишь в Готском Альманахе?

— Можешь быть уверена в том, что не состою.

— Значит, ты просто бездельник. Но тогда я не понимаю, зачем…

— Слушай, ступай-ка ты в лес!

— Но я уже в лесу, дурак! Ну так что, ты поможешь мне или нет?

— Ладно, показывай свою ногу.

Она жеманно приподняла подол юбки. Тарье был шокирован тем, что увидел. Нога не была сломана, но под коленкой сияла жуткая рана.

— Как это тебя угораздило? — произнес он. Заметив его сочувствие, она решила на этом сыграть.

— Я споткнулась о корень дерева, — сказала она, сделав театральный жест, — и какая-то дурацкая ветка поцарапала меня.

— Когда это случилось?

— Перед тем, как я увидела тебя.

— И ты не плакала?

— Я никогда не плачу, медик.

— Разумеется, нет. Тогда давай посмотрим, что там у тебя.

Он вынул из котомки все, что нужно для перевязки и старинную мазь, хотя руки его дрожали, а по телу пробегал озноб. Маленькая Корнелия смотрела на него во все глаза.

Вдруг он застонал. Все поплыло у него перед глазами.

— Ты стал совсем белый, — с укором сказала она. — Просыпайся, человек, ты должен помочь мне!

— Я только немного отдохну…

— Нет, вставай!

— Мне нужно поесть!

— Тебе дадут поесть, я же сказала.

— Проклятая маленькая хвастунья! — прошипел Тарье, приходя в ярость. — Хорошо же, сейчас мы посмотрим, заплачешь ты или нет. Эту рану нужно зашить — и как можно скорее.

— Зашить?

— Да. Садись сюда и зажми края раны, если не хочешь, чтобы на ноге на всю жизнь остался глубокий шрам.

Этого она не хотела, в особенности после того, как Тарье предупредил, что в противном случае она может меньше понравиться своему будущему жениху. Маленькая Корнелия стиснула зубы, а он в это время вставлял сухожилие в иглу из рыбьей кости.

— Ой, — с обидой произнесла она. — Ты же уколол меня!

— Да, конечно, уколол! Ты хочешь, чтобы я зашил рану или нет? Ты, которая никогда не плачет!

— Зашивай, дурачина, я потерплю! Трясущимися руками, много раз останавливаясь, чтобы собраться с силами, он зашил ей рану. Всякий раз, когда он втыкал иголку в израненную кожу, девочка вздрагивала — а было всего три стежка — и слабо охала, безнадежно сжав рот. Тарье не решался смотреть на нее, невольно восхищаясь ее выносливостью.

Потом он смазал рану пряно пахнущей мазью и наложил повязку на ее полную, но красивой формы ногу. После этого он откинулся в изнеможении назад, закрыв глаза, тем самым давая ей возможность утереть предательские слезы.