Смертный бой - [2]

Да, со временем окончательно отучили враждующих от этой привычки, зато Морпех и Десантник сразу вспомнили старинный обычай, когда ехали по «серой» ветке метро домой: одному добираться до «Пражской», другому — до станции «Аннино». Вошли в вагон — и заполнили его чуть ли не наполовину: оба крупные, плотные, с огромными ручищами, непомерно мордастые — в глаза смотреть таким страшно! И не молчуны. Особенно словоохотливым оказался Морпех. По молодости лет он не мог участвовать в кулачных сражениях, но был хорошо осведомлен о них от своего отца — большого любителя в молодости ходить на кулачки в Коммунар.

— Он даже какого-то коммунарского мужика однажды до смерти зашиб! — похвалился Морпех, распалившись. — Правда, мужик тот колченогий погиб случайно: в схватке не участвовал, а попал нашим под горячую руку!

Десантник сперва не проникся смыслом похвальбы, но когда Морпех еще что-то добавил насмешливое, то сразу, теперь по-настоящему, вспомнил своего отца, и все в Десантнике перевернулось. Получалось, что он сегодня выпивал, а теперь дружески разговаривает с сыном убийцы отца?! Вот так случай! И когда он подумал об этом, то совершенно по-иному посмотрел на земляка. Тот заметил его свирепый взгляд, но конечно же не понял причины, а счел вызовом, желанием потягаться силой. Что ж, он морпех, и морпехам не след увиливать от любых вызовов!

Из центра ехать минут двадцать пять, и этого времени им хватило, чтобы договориться о немедленном выяснении отношений.

— Чем, земляк, спорить, надо выйти на любой станции и «пободаться»! Ты не против? — спросил Морпех.

— Запросто! — охотно согласился Десантник, вспомнив погибшего отца.

— Только бодаться будем насмерть! — предложил Морпех. — Согласен?

— Договорились! Хотя наши отцы бились до первой крови и лежачих не трогали. Знаешь об этом?

— Знаю, но теперь прошли старые времена. Где выйдем?

— Давай на твоей «Пражской»!

Предложение биться насмерть Десантника не испугало, потому что заявлено оно было Морпехом сгоряча, явно для красного словца. И он конечно же ничего не знал о давнишней потере Десантника. Да и, понятно, не собирались они убивать друг друга. Схлестнуться — да, это верно, если уж сошлись. Ведь где Коммунар с Борьбой сходятся — быть драке!

Болтливые до этого, они, обдумывая схватку, сразу замолчали, едва обозначив жесткие задумки, до конца, видимо, не осознавая, в какую втягиваются затею. Но слово было сказано и принято, и отступать поздно. Им оставалось проехать два перегона, и оба эти перегона они не смотрели друг на друга. Лишь когда поезд начал тормозить и Десантник, которому надо было выходить через остановку, шагнул к выходу, неожиданно быстро протрезвевший Морпех спросил:

— Десант, ты чего? Серьезно, что ли?

— Договорились же… К тому же не я предложил биться! Пойдем!

Морпех промолчал, вышел следом за пригнувшимся в дверях Десантником. На улице напомнил о себе.

— Ну и где тут биться? Милиции полно! — осторожно произнес он, разрумянившись от захлестнувшего волнения.

— На другую сторону Варшавки перейдем! Там темно и луговина широкая!

Морпех ничего более не сказал, лишь засопел сильнее. Они перешли шоссе подземным переходом, вышли на луговину, примыкавшую к улице, ведущей в Бирюлево, и с асфальта ступили на мягкий и мокрый луг, раскисший от ноябрьских дождей.

— Начинай! — предложил Десантник. — Молодым везде у нас дорога!

И Морпех не заставил себя ждать. Махнул правой, левой, и Десантник едва успевал уворачиваться, чувствуя, как кулаки противника обжигают кожу на скулах. «Молоти, молоти, — подумал он, — еще пару-тройку раз махнешь, и прыть-то с тебя сойдет! И останется тогда подловить тебя на очередном замахе…» Он даже представил, продолжая уклоняться от достаточно редких, но хлестких ударов и слегка пятясь, как врежет противнику, как тот запрокинется и обмякшим мешком завалится на луговину.

Продолжая пятиться, Десантник в какой-то момент почувствовал, что сам оступился, и сразу попытался выпрямиться, но не сумел. Эта оплошность не понравилась. Ему показалось, что падает он неожиданно долго, даже и не падает, а куда-то мягко проваливается, успевая все-таки подумать, что надо бы вывернуться, упасть не плашмя, а сгруппировавшись, чтобы успеть подняться и встретить противника новой стойкой. Чем дольше он падал, тем острее чувствовал, что не успевает сгруппироваться, не может сконцентрироваться и по-настоящему понять, что происходит, почему не может раскинуть руки и смягчить приземление на спину. «Наверное, так и отец думал, когда летел на булыжную мостовую…» Эта мысль об отце пронеслась и забылась Десантником, потому что его тело не хотело слушаться. К тому же он не просто падал на спину, а запрокидывался, и уж новая мысль прожгла, когда вспомнил условие, что биться они будут насмерть. Морпех не виноват, что противник поскользнулся, он даже и спрашивать не будет ни о чем таком, не будет дожидаться слов о пощаде. И Десантник в отчаянии решил: «Теперь ногами забьет!» И то ли от безысходности, то ли отпустив сознание в свободный полет, подумал… Вернее, перестал думать, мысли его провалились в черную яму, а напоследок мелькнула другая, радостная: «Вот и хорошо, что так, — не больно будет помирать!» А следом резанула еще одна: «Что же я так быстро сдался, кличу смерть раньше времени?! Ведь сразу-то все равно не помру!»