Смертельный выстрел - [52]

Полковник Армстронг и его товарищи не осознали сразу своего отчаянного положения; и только осмотрев комнату, они убедились в невозможности выхода.

Полковник Армстронг думал о своих дочерях, Луи Дюпре о своей невесте, молодой доктор об Елене, другие о женах и детях. У каждого было за кого бояться.

В продолжение нескольких секунд они стояли, как прикованные к месту, переглядываясь с немым отчаянием. Но вскоре гнев заставил их действовать.

Охотник Гаукинс, человек геркулесовской силы, бросился к двери и толкнул ее плечом, в надежде высадить ее из петель. Тщетная надежда! Дверь устояла против этих усилий, несколько раз повторенных.

Другие присоединились к нему и тоже напрягли все свои силы, но тоже бесполезно.

Дверь отворялась внутрь и могла выскочить только вместе с притолоками, которые были необыкновенно крепки. Дверь эта устояла бы против осадного тарана древних.

Тараном гораздо легче было бы пробить отверстие в стене. И они оставили дверь.

После этого они одновременно принялись за оба окна, но с теми же последствиями. Составляя план здания миссии, монахи заботились, чтоб она могла выдерживать внешние нападения; оконные решетки были толсты, как в тюрьме, и хотя время и ржавчина порядочно их ослабили, однако они были еще настолько прочны, что могли выдержать плечо человека и натиск самых сильных рук.

В течение нескольких минут арестанты продолжали действовать; иные бросались к двери, потом возвращались к окнам, другие щупали стены, отыскивали какие-нибудь инструменты, но ничего не могли найти, потому что в столовой стоял только тяжелый стол и легкие тростниковые стулья, которые не могли послужить для их цели.

Они искали ощупью в темноте, потому что когда заперлась дверь, они из предосторожности потушили свечи, ожидая каждую минуту, что в них будут стрелять снаружи.

У них не было ни ружей, ни пистолетов и никакого холодного оружия. Даже столовые ножи были убраны вместе со скатертью. Единственным оружием, имевшимся под рукою, были бутылки и графины.

Они жалели об отсутствии ружей и пистолетов. Выстрелы могли быть услышаны в хижинах, и на выручку могли явиться товарищи.

Убедившись в бесполезности своих усилий найти выход, они притихли на минуту и стали внимательно прислушиваться. Выстрелов не было слышно, а только раздавались крики служителей — негров, мулатов и квартеронов; между ними не было ни одного голоса, который бы принадлежал белому.

Не раздавался даже тот дикий вой, который индейцы испускают в бою или на грабеже. Слышались только голоса служителей, и иногда долетал до них болезненный крик, сопровождаемый стоном или жалобой, и вскоре заглушаемый насилием. Потом ничего не стало слышно. Всюду воцарилось мертвое молчание.

Глава LX. СНАРУЖИ

В то время, когда колонисты, запертые в трапезной, бились как бешеные, чтобы выйти из нее, другие люди разыгрывали во дворе такую страшную трагедию, какой никогда не встречается на театральных подмостках.

Это были индейцы, приведенные коварным служителем Луи Дюпре.

Войдя в сад и захватив двух девушек, они пошли к дому, руководимые дворецким. Поэтому они смогли легко пробраться с заднего двора на центральный, не будучи никем замечены. Они вошли туда, прежде чем их увидел кто-нибудь из служителей; как только их завидели, поднялась тревога, но было уже поздно.

Негритенок, искавший Фернанда, первый заявил об их присутствии. Он бросился в комнаты с криками ужаса, а дикари следовали уже за ним по пятам.

Главной целью был грабеж, а не кровопролитие, что явствовало из того, как разбойники приступили к делу. Если бы они руководствовались ненавистью к бледнолицым или пришли с желанием отомстить за что-нибудь, они поступили бы иначе. Вместо того, чтоб затворить дверь и оставить в покое полковника Армстронга и его друзей, они перестреляли бы их и оскальпировали. Это было им сделать легко, даже и при запертых дверях, потому что у них было всякого рода наступательное оружие: карабины, пистолеты, копья, томагавки и ножи. Стреляя в окно, они могли перебить всех, находившихся в столовой.

Колонисты удивлялись, что дикари до сих пор не воспользовались этим своим преимуществом. Они ждали этого с минуты на минуту.

Но индейцы имели свою причину удерживаться от этой резни, конечно, не имевшую ничего общего с человеколюбием. Они не стреляли по белым просто потому, что боялись наделать слишком много шума; другие белые могли услышать выстрелы, и явиться на помощь достаточно вовремя, чтобы помешать их замыслу.

Поэтому из образа их действий было ясно, что целью их был грабеж, а не убийство, и что они не желали собственно убивать белых без крайней надобности.

Однако это не были обыкновенные грабители; они, по-видимому, приготовились ко всему, что вскоре и доказали. Едва они прошли на двор, как уже стали убивать бедных невольников, которые при виде индейцев бегали как сумасшедшие, испуская крики ужаса. Надо было заглушить эти крики, и они были заглушены немедленно ударами копий, ножей и томагавков.

Хотя бедные создания не оказывали ни малейшего сопротивления, однако их убивали без милосердия.

Это массовое избиение было просто мерой предосторожности, чтобы помешать криками произвести тревогу между колонистами в хижинах.