Смертельный танец шамана - [8]

– У нас сейчас имеются какие-нибудь заказы? – поинтересовался тот, продолжая усиленно работать челюстями.

– Пока нет, но отдел рекламы уже задействован вовсю, так что первые заказы ожидаются со дня на день.

– О'кэй.

– А сколько всего у нас будет детективов? – осторожно полюбопытствовал я.

– Пока только Джаич. – Лили упорно предпочитала называть людей по произвищам, а не по именам. – И ты. А там видно будет. Посмотрим по обстоятельствам.

Джаич самодовольно улыбнулся.

– Пойдем, Коля, – сказал я ему. – Поставлю тебе банку пива в честь нашего знакомства.

– Заметано.

На вид Джаич был парнем простым, как, очевидно, и многие другие работники КГБ. Родители его уже умерли, оставив ему в наследство двухкомнатную квартиру в "хрущевском" доме. Мне живо представилась холостяцкая берлога со старой, продавленной мебелью, прокуренные "Партагазом" шторы и классный импортный двухкассетник. Над образом плейбоя наверняка поработал квалифицированный гебистский психолог. Вероятнее всего Джаич готовился для заброски в какие-нибудь каюспюшные структуры, а то и в узкий круг диссидентов. И вовсе не потому, что плейбои особенно ценились в этих кругах, а просто никак не вязался их облик с образами Дзержинского или Штирлица. Разумеется, психолог опирался на природные задатки Джаича, которые могли бы способствовать успешному исполнению подобной роли. Наряду с "бравым парнем, стоящим на страже нашего родимого отечественного спорта", это являлось его еще одним, вспомогательным альтер эго.

Я вкратце рассказал о себе. О том, что воспитывала меня мать-одиночка, что умерла она два года назад, а отец, может, где-то еще и коптит небо, но я понятия об этом не имею. О том, что мне как раз сейчас стукнуло тридцать три – возраст Христа. Но до сих пор я не был женат, и нас, очевидно, это обстоятельство должно роднить, как двух закоренелых холостяков.

Пока мы поглощали пиво в "Блудном сыне" и заедали солеными крюкерами, я полностью проникся ощущением, что Джаич не имеет никакого опыта сыскной работы. Конечно, чему-то когда-то его учили. Скажем, как вести слежку или, напротив, как от той же слежки избавляться. Но, в целом, в деле сыска он, вероятнее всего, являлся таким же дилетантом, как и я в деле написания детективных романов. Разница заключалась лишь в том, что он спал и видел себя новым Мегрю, а я детективные романы на нюх не переносил. Естественно, я и понятия не имел, как за подобные штуки берутся. Но хрипы Джо Коккера уже рвались из меня, и я твердо вознамерился не позволить Лили свернуть мне шею.

Для начала мне показалась весьма благоразумной идея пригласить своего приятеля Эда Петраноффа провести со мной вечер в том же "Блудном сыне". Вот кто от детективов сходил с ума! Собственно, звали-то его Эдиком Петрановым, но с некоторых пор он совсем уж тронулся на почве детективной литературы и теперь называл себя не иначе как Эд Петранофф – на американский манер.

И все же он был единственным из моих знакомых, кто хоть что-то в этом смыслил.

А теперь несколько слов о кафе "Блудный сын".

Наиболее примечательным для него было то, что его клиентами являлись исключительно работники "Гвидона". При этом, как ни странно, самому "Гвидону" кафе не принадлежало. Просто всем остальным обитателям округи питаться здесь было явно не по карману.

"Блудный сын" славился отличной кухней. Причем прилагательное "отличная" вполне можно было сочетать с прилагательным "юкзотическая". В глянцевых меню, разложенных на столах, на обложках которых красовалась репродукция известной картины "Возвращение блудного сына", невозможно было найти шницелей, бифштексов или котлет по-киевски. Зато в изобилии – блюда французской, голландской и еврейской кухни.

Лично я вообще не жалую горячие блюда и предпочитаю обходиться холодными закусками. Побольше холодных закусок, вина

– и все. Лишь иногда забота о желудке вынуждала съесть куриного бульона с кнедликами. Я – человек полноватый и поесть люблю. Потеря работы в "Гвидоне" сулила вынужденный отказ от "Блудного сына", с чем мой желудок примириться бы никак не смог. И если условием питания в "Блудном сыне" являлось написание детективных романов, то я их напишу! Чего бы это мне ни стоило.

Залов в кафе было два – лиловый и кремовый. Оба – небольшие и уютные. Изюминкой интерьера являлись приятные настольные лампы с лиловыми или, соответственно, кремовыми абажурами. Из другого освещения имелось лишь несколько бра на трех стенах из четырех. А на четвертой – большое панно из осколков разноцветных зеркал, загадочно мерцавшее в полумраке. Поскольку наши заведения, если можно так выразиться, дружили колективами, все мы знали друг друга по имени. За каждым клиентом был закреплен собственный официант и, естественно, столик.

Мой столик находился в Лиловом зале в углу, а обслуживала меня официантка, которую все любовно именовали Барсик. В ней действительно угадывалось нечто мягкое, кошачье. Она была полновата, невысокого роста, с весьма приятными чертами лица. Однажды я даже позволил себе переспать с ней, после чего Малышка очень долго на меня дулась. Но эта контактная, выражаясь языком каратю, связь не помешали нам в дальнейшем сохранить нормальные человеческие отношения. Я усадил Эда Петраноффа за свой столик, сделал заказ, и мы, как и положено старым приятелям, которые не виделись целую вечность, принялись пялиться друг на друга. Я бросил ему через стол сигареты и зажигалку, а он, закурив, бросил их мне назад.