Смертельный номер - [3]
— Хороший вопрос! — воскликнул двоюродный дедушка Эдди. — Поздравляю! Но, может быть, имеется в виду не сражение над обрывом, а прорыв в сражении?
Но тут одна из запряженных в катафалк лошадей фыркнула и заржала, у нее из ноздрей повалил пар. Она вовремя дала о себе знать, потому что Безумный Дядя Джек и его внучатый племянник настолько увлеклись обсуждением деяний славного полковника Марли, что едва не забыли о катафалке.
— Как бы то ни было, раз уж ты здесь, мой мальчик, — сказал Безумный Дядя Джек, — я бы хотел, чтобы ты придержал лошадей, пока я буду заталкивать гроб в катафалк: он того и гляди свалится, и тогда с ним греха не оберешься.
Эдди предпочел бы, чтобы лошадьми занялся его двоюродный дедушка, а он сам — гробом, норовившим соскользнуть с задней кромки катафалка. Он знал из прочитанных книг — таких, как «Затоптанный лошадьми» и «Конь-Огонь», — что возбужденные лошади запросто могут лягнуть незнакомого человека, который ни с того ни с сего берется их успокаивать. Но, по правде сказать, Безумный Дядя Джек был намного сильнее его. И ему действительно было бы легче затолкнуть гроб на место. Так что мальчик не стал спорить.
— Хорошие лошадки… милые, послушные лошадки, — проговорил Эдди тем тоном, каким некоторые люди говорят, склоняясь над колыбелью младенца: «Ну разве у него не мамины глазки?» (От себя замечу, что если бы у младенца действительно были мамины глазки, то его мама завопила бы во все горло и вызвала бы детского психопатолога, полицию и «скорую помощь» в надежде заполучить свои глаза обратно.)
Эдди сделал шаг вперед. Гравий под его подошвами заскрипел. Обе лошади уставились на него своими выпученными глазами. Они напомнили Эдди стеклянные глаза чучела горностая Малькольма, любимца Безумной Тети Мод.
Мальчик сделал еще один шаг вперед. Скрип-скрип.
Глаза лошадей расширились еще сильнее; они стали бы еще более безумными, если бы это было возможно. Тут уже не Малькольм… Теперь их глаза напоминали Эдди глаза самой Безумной Тети Мод.
Скрип.
Одна из лошадей заржала.
Эдди пошарил в карманах брюк. В одном из них оказалась морковка, в другом — горстка кускового сахара. «Но это очевидная авторская подтасовка, — скажете вы. — Рояль в кустах, да и только». Действительно, велика ли вероятность того, что у вас в кармане окажется морковка и сахар, когда вам понадобится наладить отношения с парой испуганных лошадей, запряженных в катафалк? Однако в случае с Эдди она была почти стопроцентной!
Дело в том, что кусковой сахар казался маме Эдди — миссис Диккенс (или «этой милой миссис Диккенс», как говорили о ней друзья) — одним из самых впечатляющих достижений современной науки и техники, хотя он был введен в обращение где-то около 1790 года. Для нее кусковой сахар оставался одним из многочисленных чудес цивилизации — таких, например, как газовое освещение. Больше никаких свечей и канделябров! Просто поворачиваешь кран, зажигаешь газ, и — ура! — вспыхивает свет!!! (Утыкаешься в кран своей высокой шляпой, не зажигаешь газ, и — после «Шшшшшшш-шшшшшшшшшшш…» — рано или поздно раздается взрыв.) Сахар-рафинад в красивых, почти совершенных по форме кубиках. Как его делают? Бог его знает. Почему его делают? Потому что могут! Это не просто сахар, а воплощенная мечта! Мама Эдди любила всякие такие «современные штучки», и кусковой сахар, безусловно, относился к этой категории вещей. Поэтому она настояла на том, чтобы Эдди повсюду носил с собой горстку сахара.
Морковка предназначалась для более практической цели. Мистер Диккенс — папа Эдди — считал, что мальчик возраста его сына должен всегда иметь при себе нож для защиты и очинки. Но миссис Диккенс опасалась, что Эдди поранится ножом, и в конце концов в этом деле был найден компромисс: вместо ножа мальчик станет носить с собой для защиты и очинки морковку. Эдди знал, что спорить с родителями бесполезно. Кроме всего прочего, у него не было такого чувства, что он нуждается в защите (ведь он, как вы помните — если, конечно, читали предыдущую книгу, — организовал массовый побег из сиротского приюта); к тому же он понятия не имел, что такое «очинка». (Не сомневаюсь, что среди вас найдутся умники, способные очинить карандаш… при помощи точилки.)
Лошади учуяли запах сахара и морковки и стали гораздо более благодушными на вид. Эдди, в свою очередь, почувствовал себя куда более уверенно: похрустывая башмаками по гравию, он подошел к лошадям вплотную и стал кормить нервных животных лакомствами, похлопывая их по мордам и бормоча ласковые слова, которые должны были, по его мнению, их задобрить.
К его величайшему изумлению, Безумный Дядя Джек тоже успешно выполнил возложенные им на себя обязанности, то есть плавно, без резких толчков затолкнул гроб обратно в центр застекленного катафалка.
— Порядок, — сказал Безумный Дядя Джек. — Дело сделано.
В это мгновение раздался оглушительный взрыв, послышался треск лопнувших стекол, и над готической крышей Беспросветного Тупика заклубилось густое облако дыма.
Почему это произошло? Потому что мистер Диккенс — отец Эдди, — разбуженный раньше обычного скрипом башмаков по гравиевой дорожке, зажег спичку, чтобы закурить первую за этот день сигару — он недавно пристрастился к этому виду курева, поскольку знающие люди сказали ему, что сигары помогают избавиться от кашля, — и невольно поджег вытекший из крана газ. Таким образом «Шшшшшшшшшшшшшшшшшш-шш…» превратилось в «БАБАААААААААААААА-ААААААХ!!!».
