Смертельный азарт - [18]

Теперь игра пошла грязная, решил Спартак, в ней нет никаких законов чести и совести, и все способы борьбы сгодятся. Он чувствовал в своей душе боевой, непривычный задор и решил, что пассивно встречать опасность в данном случае не будет.

Он снова оглядел подвал в поисках оружия. Ничего! Ни доски какой-нибудь, ни палки, ни лопаты. Одни бочки. Но даже пустую бочку в качестве ударного предмета Спартаку использовать было не по силам. Мышцы у него дряблые и жалкие, но зато в черепной коробке — ясный, жестокий и холодный мозг.

Он внимательно посмотрел на горевшую под потолком мутную электрическую лампочку, заметил, что висела она на слабо укрепленном шнуре, и тут же сообразил, что оружие, и достаточно эффективное, у него под рукой есть.

Одна из бочек оказалась пустой, и Спартак выкатил ее под лампочку, встал на бочку и сдернул лампочку вместе с патроном с крючка, на котором она висела. Потом, передвигая бочку, содрал весь шнур проводки, так что теперь лампа болталась свободно и ее можно было установить в любом месте — она превратилась в переносную — такой пользуются в гаражах. Только там-то подобные лампочки на двенадцать вольт, а в руках у Спартака было двести двадцать! Двести двадцать вольт — достаточно хорошее оружие, если использовать его с умом.

Он поднялся по ступенькам к окованной двери и прижался к косяку. Прикинул схему своих действий, примерился к пространству площадки перед дверью, а потом осторожно вывернул теплую лампочку из патрона — на четверть оборота, так что включить ее можно было бы сразу. Подвал погрузился в абсолютную темноту. Оставалось только ждать.

Ожидание продлилось около получаса, и за это время Спартак не занервничал, не запаниковал — что отметил с горделивой радостью и гордостью за себя. Все такой же собранный и четкий, стоял он у косяка двери во тьме подвала, когда послышались с внешней стороны тяжелые шаги и кто-то со скрежетом отодвинул тяжелый засов.

Дверь начала открываться. Входивший увидел, что перед ним глухая тьма, и начал было реагировать.

— О, черт побери, что еще за…

Свет мгновенно вспыхнувшей лампочки ударил ему в лицо, ослепил. Спартак увидел, как его низколобый страж закрыл на секунду глаза, и со всего размаха ударил лампочкой ему в переносицу. Осколки стекла впились в лицо низколобого, снова мгновенно обрушилась тьма, и противник невольно присел — от боли и неожиданности нападения. А может быть, его слегка и оглушило электротоком! Но, так или иначе, противник был повержен, и даже более того — схватившись за раненое лицо, он непроизвольно шагнул вперед и покатился в темную глубину подвала.

Спартак тут же сообразил закрыть за ним дверь и задвинуть засов.

Буря восторга переполнила его душу! Впервые в жизни он одержал победу в рукопашной схватке! Впервые он одолел тупую физическую силу!

Он дал себе десять секунд для передышки.

Через несколько секунд из глубины подвала донесся утробный звериный вой и тяжелые кулаки обрушились на массивную дверь.

Уверенным шагом Спартак миновал коридорчик и вышел в пивной зал.

Куприянов все так же сидел за хозяйским столиком, теперь, правда, один, не курил, перед ним уже стояла кружка пива, увенчанная свежей шапкой пены.

Спартак пересек зал и сказал, чуть наклонившись над Куприяновым:

— Я желаю немедленно получить полагающуюся мне долю! Двадцать пять кусков!

Куприянов брезгливо отодвинулся, презрительно взглянул на Спартака, помедлил и процедил сквозь зубы:

— Вас уже уведомили, что в злачных заведениях я не веду бесед о делах. Но вы правы. Пройдемте на деловую территорию.

Он поднялся и, не ожидая согласия Спартака, направился в глубь служебных помещений.

Спартак двинулся за ним, отгоняя назойливую мысль, что он совершает ошибку.

Куприянов повернул по коридорчику направо и толкнул двери хозяйского кабинета, обитые черной лоснящейся кожей.

Спартак ступил за ним.

Хозяин, без пиджака, в жилетке поверх белоснежной сорочки, испуганно поднялся с кресла у стола и застонал:

— Андрюша, я же просил — на моей территории никаких разборок.

— Конечно, Петр Николаевич, извини, — вежливо ответил Куприянов и без паузы, мгновенно и резко развернувшись своим жилистым гибким телом, грохнул кулаком точно в подбородок Спартака. Еще сильнее оказался рикошетный удар, когда Спартак приложился затылком к косяку двери. Свет в его глазах разом померк. Он чувствовал, что пытается судорожно вдохнуть, но вместо воздуха в легкие ворвалась какая-то удушающая, пахнувшая отвратной химией волна, перед глазами тьма сменилась яркими вспышками искр, а потом ничего — ни боли, ни темноты, ни сознания.

Он очнулся от мучительных приступов рвоты. В сыром, воняющем кислым пивом, замкнутом, темном и тесном пространстве его трясло и бросало из стороны в сторону. Спартак уперся руками в стенку и понял, что надежно упрятан в большую пивную бочку, погружен в транспортное средство, и теперь его, как и предполагалось, везут неведомо куда — быть может, топить в болоте или реке, что технически совсем несложно.

Но думать четко и считывать реальность обстановки ясно он не мог — голова раскалывалась от нестерпимой боли и его беспрерывно рвало. Он то приходил в сознание, то снова проваливался во мрак, плакал, блевал, и сколько продолжались эти мучения, сопровождающиеся беспрерывной тряской, — не осознавал.